Иван Петрович Павлов

считал этот период своей жизни необычайно содержательным и плодотворным и

всегда вспоминал о нем с особенной теплотой и любовью. В «Автобиографии» он

писал об этом периоде: «Первое дело — полная самостоятельность и затем

возможность вполне отдаться лабораторному делу». Моральную и материальную

поддержку С. П. Боткина молодой ученый чувствовал на протяжении всей своей

деятельности в лаборатории. А идеи Боткина о роли нервной системы в

нормальной и патологической деятельности организма, а также его убеждения в

необходимости предельного сближения клинической медицины с

экспериментальной физиологией в сильной мере способствовали формированию

научных взглядов Павлова. «С. П. Боткин,— писал Павлов много лет спустя,—

был лучшим олицетворением законного и плодотворного союза медицины и

физиологии, тех двух родов наук человеческой деятельности, которые на

наших, глазах воздвигают здание науки о человеческом организме и сулят в

будущем обеспечить человеку его лучшее счастье — здоровье и жизнь». Среди

выполненных Павловым в этой лаборатории научных работ наиболее выдающимся

следует считать исследование о центробежных нервах сердца. Сущность этой

работы будет рассмотрена далее. Здесь же приведем одно высказывание Павлова

по поводу этой работы, в котором также весьма ярко отражается его отношение

к С. П. Боткину: «Идея исследования и осуществление ее принадлежат только

мне,— писал Павлов.— Но я был окружен клиническими идеями профессора

Боткина и с сердечной благодарностью признаю плодотворное влияние, как в

этой работе, так и вообще на мои физиологические взгляды того глубокого и

широкого, часто опережающего экспериментальные данные нервизма, который, по

моему разумению, составляет важную заслугу Сергея Петровича

перед физиологией».

Это оригинальное исследование стало темой дoкторской диссертации Павлова.

В 1883 г. он блестяще защитил ее и был награжден золотой медалью. Вскоре

молодой ученый прочел две пробные лекции на конференции профессоров

академии и ему присвоили звание доктора. Спустя год по представлению С. П.

Боткина Павлова послали в двухгодичную заграничную научную командировку.

«Доктор Павлов,—подчеркивал в своей записке Боткин,— по оставлении при

академии посвятил себя специально изучению физиологии, которой по

преимуществу занимался еще и в университете, проходя курс естественных

наук. Близко стоя к его работам, я с особым удовлетворением могу

засвидетельствовать, что все они отличаются оригинальностью как по мысли,

так и по методам; результаты же их по всей справедливости могут стоять

наряду с лучшими открытиями последнего времени в области физиологии,

почему, по моему мнению, в лице доктора Павлова мы имеем серьезного и

остроумного ученого, которому академия должна помочь на избранной им ученой

дороге» ". В начале июня 1884 г. коллежский асессор И. П. Павлов совместно

с Серафимой Васильевной отправился в Германию для работы в лабораториях Р.

Гейденгайна (в Бреславле) и К. Людвига (в Лейпциге).

В течение двух лет Павлов работал в лабораториях этих двух выдающихся

физиологов. За этот, казалось бы, небольшой срок он значительно расширил и

углубил свои знания не только по интересовавшим его вопросам физиологии

кровообращения и пищеварения, но и по другим областям физиологической

науки. Заграничная поездка обогатила Павлова новыми идеями, отточила и

усовершенствовала его незаурядное мастерство экспериментатора. Он установил

личные контакты с видными деятелями зарубежной науки, обсуждал с ними

всевозможные актуальные физиологические проблемы. До глубокой старости

Павлов с большой теплотой вспоминал о Р. Гейденгайне и К. Людвиге, о своей

работе в их лабораториях. «Заграничное путешествие,— писал он в

«Автобиографии»,— дорого было для меня главным образом тем, что познакомило

меня с типом ученых работников, каковы Гейденгайн и Людвиг, всю жизнь, все

радости и горе ее положивших в науке и ни в чем другом».

Возвратившись на родину с солидным научным багажом, Павлов с новой силой

и энтузиазмом продолжил исследования в убогой лаборатории при клинике

Боткина. Но случилось так, что Павлов мог лишиться возможности работы и в

этой лаборатории. Вот что писал об этом эпизоде профессор Н. Я. Чистович,

который в свое время работал в руководимой Павловым лаборатории при клинике

Боткина: «Возвратившись из заграничной командировки, Иван Петрович имел

льготный год оставления при академии. Год прошел, а пристроиться при

академии Ивану Петровичу не удалось. У С. П. Боткина при кафедре не было

вакантного места, а было таковое у профессора В. А. Монассеина, и нужно

было пойти к Монассеину и попросить его об этом месте. Мы дружно насели на

Ивана Петровича, чтобы он сделал этот шаг, но он упорно отказывался,

находя, что это неловко. Наконец, мы его уломали, и он пошел, но, не дойдя

до кабинета Монассеина, свернул домой. Тогда уж мы приняли более энергичные

меры, уговорили его пойти снова и послали служителя Тимофея присмотреть за

ним, чтобы он снова не свернул с дороги». Проф. Монассеин любезно

согласился зачислить Павлова на вакантное место при своей клинике и тем

самым предоставить ему возможность продолжать работу в лаборатории при

клинике Боткина.

Работы было много. Павлов не только разрабатывал новые методики и модели

физиологических экспериментов, которые ставились в лаборатории как им

самим, так и руководимыми им молодыми врачами, оперировал подопытных

животных и выхаживал их, но и сам изобретал и изготавливал новую

аппаратуру. В. В. Кудревецкий, работавший в ту пору вместе с Павловым,

вспоминает, Иван Петрович сделал из жестяных консервных коробок термостат,

прикрепил его к железному штативу и подогревал маленькой керосиновой

лампой. Сотрудники лаборатории были заражены энтузиазмом руководителя, его

преданностью науке, готовностью к самопожертвованию) во имя любимого дела.

И не удивительно, что в итоге даже в таких непригодных для исследований

условиях были получены поразительные научные результаты. По возвращении

из-за границы Павлов начал читать лекции по физиологии в Военно-медицинской

академии (так была переименована Военно-хирургическая академия в 1881 г.),

а также врачам клинического военного госпиталя. К этому периоду относится

разработка им новой оригинальной методики изготовления так называемого

сердечно-легочного препарата (изоляции сердца и легких от общего круга

кровообращения для экспериментального изучения многих специальных научных и

практических вопросов физиологии кровообращения, а также фармакологии).

Павлов заложил крепкий фундамент своих будущих исследований физиологии

пищеварения: он обнаружил нервы, регулирующие секреторную деятельность

поджелудочной железы, и осуществил свой поистине классический опыт с мнимым

кормлением.

О результатах своих исследований Павлов регулярно сообщал на страницах

отечественных и зарубежных научных журналов, на заседании физиологической

секции Общества естествоиспытателей С.-Петербурга и на съездах этого

общества. Вскоре его имя стало широко известным в России и за границей.

Радость, доставляемая творческими успехами и их высокой оценкой,

постоянно отравлялась тяжелыми материальными условиями существования.

Беспомощность Ивана Петровича в житейских делах и материальные лишения

особенно остро стали ощущаться после его женитьбы в 1881 г. О подробностях

этого периода жизни Павлова известно мало. В «Автобиографии» о невзгодах

тех лет говорится кратко: «Вплоть до профессуры в 1890 г. уже женатому и

имевшему сына в денежном отношении постоянно приходилось очень туго» ".

В конце 70-х годов в Петербурге Павлов познакомился с Серафимой

Васильевной Карчевской, слушательницей Педагогических курсов. Ивана

Петровича и Серафиму Васильевну объединяла общность духовных интересов,

близость взглядов по многим актуальным в то время вопросам жизни, верность

идеалам служения народу, борьбы за социальный прогресс, которыми была

насыщена передовая русская художественная и публицистическая литература тех

времен. Они полюбили друг друга.

В молодости Серафима Васильевна, судя по фотографиям того периода, была

очень красивой. Следы былой красоты сохранились на ее лице даже в глубокой

старости. Иван Петрович также обладал весьма приятной внешностью. Об этом

свидетельствуют не только фотографии, но и воспоминания Серафимы

Васильевны. «Иван Петрович был хорошего роста, хорошо сложен, ловок,

подвижен, очень силен, любил говорить и говорил горячо, образно и весело. В

разговоре сказывалась та скрытая духовная сила, которая всю жизнь

поддерживала его в работе и обаянию которой невольно подчинялись все его

сотрудники и приятели. У него были русые кудри, длинная русая борода,

румяное лицо, ясные голубые глаза, красные губы с совершенно детской

улыбкой и чудесные зубы. Особенно нравились мне умные глаза и кудри,

обрамлявшие большой открытый лоб».

Любовь на первых порах целиком поглотила Ивана Петровича. По

свидетельству брата, Дмитрия Петровича, молодой ученый некоторое время

больше был занят сочинением писем к любимой девушке, чем лабораторными

делами.

Спустя некоторое время опьяненные от счастья молодые люди решили

пожениться, несмотря на то, что родители Павлова были против этого, так как

намеривались женить своего первенца на дочери состоятельного Петербургского

чиновника, на девушке с весьма богатым приданым. Для венчания они

направились в Ростов-на-Дону к сестре Серафимы Васильевны с намерением

сыграть свадьбу в ее доме. Все расходы на свадьбу взяли на себя

родственники невесты. «Оказалось,— вспоминала Серафима Васильевна,— что

Иван Петрович не только не привез денег на свадьбу, но и не позаботился о

деньгах на обратный путь в Петербург».

По возвращении в Петербург молодожены вынуждены были некоторое время жить

у Дмитрия Петровича, который работал ассистентом у знаменитого русского

химика Д. И. Менделеева и имел казенную квартиру. Серафима Васильевна

вспоминала: «Когда после дачного житья мы вернулись в Петербург, у нас не

оказалось совершенно никаких денег. И если бы не квартира Дмитрия

Петровича, то буквально некуда было бы преклонить голову». Из воспоминаний

явствует, что молодоженам в тот период жизни недоставало денег, чтобы

«купить мебель, кухонную, столовую и чайную посуду, да и белья для Ивана

Петровича, так как у него не было даже летней рубашки».

Любопытен один эпизод из этого периода жизни молодой четы, о котором Иван

Петрович с горечью рассказывал своим ученикам старшего поколения и о

котором упоминается в биографическом очерке Павлова, написанном В. В.

Савичем. Этот эпизод столь же комичный, сколь и грустный. Когда Иван

Петрович с женой жили в квартире брата Дмитрия Петровича, братья в

присутствии гостей нередко пикировались. Иван Петрович высмеивал

непривлекательность холостяцкой жизни, а Дмитрий Петрович — тягости

семейных уз. Однажды во время такой шутливой перепалки Дмитрий Петрович

крикнул собаке: «Принеси туфлю, которой бьет жена Ивана Петровича». Собака

послушно побежала в соседнюю комнату и вскоре торжественно вернулась

обратно с туфлей в зубах, вызвав взрыв хохота и гром аплодисментов у

присутствовавших гостей. Поражение Ивана Петровича в шуточной словесной

баталии было очевидно, и обида на брата сохранялась долгие годы.

В год защиты докторской диссертации у Ивана Петровича родился первенец,

которого назвали Мирчиком. Летом жену с ребенком необходимо было отправить

на дачу, но Павлову оказалось не по средствам снять дачу поблизости от

Петербурга. Пришлось ехать на юг, в глухую деревню, к сестре жены. Не

хватило денег даже на железнодорожный билет, пришлось обратиться к отцу

Серафимы Васильевны.

В деревне Мирчик заболел и умер, оставив родителей в горькой печали. В

этот тяжелый период жизни Павлов был вынужден прибегнуть к побочным

заработкам, и одно время он преподавал в школе для фельдшериц. И, тем не

менее, Павлов всецело был предан любимому делу. Нередко свои мизерные

заработки Иван Петрович тратил на покупку подопытных животных и прочие

нужды исследовательской работы в своей лаборатории. Профессор Н. Я.

Чистович, работавший в то время под руководством Павлова, позднее писал:

«Вспоминая это время, я думаю, каждый из нас ощущает чувство живейшей

признательности нашему учителю не только за талантливое руководство, но,

главное, за тот исключительный пример, который мы видели в нем лично,

пример человека, всецело преданного науке и жившего только наукой,

несмотря на самые тяжелые материальные условия, буквально нужду, которую

ему приходилось переносить со своей героической «дражайшей половиной»,

Серафимой Васильевной, умевшей его - поддержать в самые трудные минуты

жизни. Да простит меня Иван Петрович, если я расскажу некоторые эпизоды из

этого давно прошедшего времени. Одно время Ивану Петровичу приходилось

переживать полное безденежье, он был вынужден разлучиться с семьей и жил

один в квартире своего приятеля Н. П. Симановского. Мы, ученики Ивана

Петровича, узнали про его трудное материальное положение и задумали ему

помочь: пригласили его прочесть нам серию лекций об иннервации сердца, и,

собрав в складчину деньги, передали ему как будто на расходы по курсу. И

ничего у нас не вышло: он на всю сумму накупил животных для этого курса, а

себе ничего не оставил». Известно, что между Иваном Петровичем и женой на

почве материальных затруднений и лишений иногда возникали неприятные

разговоры. Бабкину и другим своим ученикам старшего поколения Иван

Петрович рассказывал, например, что в период интенсивной подготовки

докторской диссертации семье стало особенно тяжело в материальном

отношении (Павлов получал примерно 50 руб. в месяц). Серафима Васильевна

неоднократно умоляла его ускорить защиту диссертации на степень доктора

медицинских наук, справедливо укоряла, что он все время занимается

оказанием помощи своим ученикам по лаборатории и совсем забросил

собственные научные дела. Но Павлов был неумолим; он стремился получить

более новые, значительные и достоверные научные факты для своей докторской

диссертации и не помышлял об ускорении ее защиты.

Однако со временем по мере постепенного улучшения материального положения

семьи Павлова в связи с повышением должностного ранга и присуждением ему

премий им. Адама Хойнацкого Варшавским университетом (1888) такого рода

инциденты стали редким явлением и исчезли совсем. И есть все основания

утверждать, что супружеская жизнь Ивана Петровича оказалась на редкость

счастливой. Серафима Васильевна, женщина умная, с добрым сердцем, мягким

характером и высокими идеалами, была для Ивана Петровича не только верным

другом в его долгой жизни, но любящей и преданной женой. Она взяла на себя

всю тяжесть семейных забот и на протяжении многих лет безропотно переносила

все неприятности и неудачи, которые в ту пору сопутствовали Ивану

Петровичу. Своей верной любовью она, бесспорно, немало способствовала

поразительным успехам Павлова в науке. «Искал в товарищи жизни только

хорошего человека,— писал И. П. Павлов,— и нашел его в моей жене Саре

Васильевне, урожденной Карчевской, терпеливо переносившей невзгоды нашего

допрофессорского житья, всегда охранявшей мое научное стремление и

оказавшейся столь же преданной на всю жизнь нашей семье, как я

лаборатории».

РАБОТА С С.П. БОТКИНЫМ

В результате почти двенадцатилетней работы в роли руководителя

физиологической лаборатории при клинике Боткина, работы в трудных условиях,

но вдохновенной, напряженной, целеустремленной и исключительно

плодотворной, самоотверженной, сопряженной с острой материальной нуждой и

лишениями в личной жизни, Павлов стал видной фигурой на поприще физиологии

не только у себя на родине, но и за ее пределами. Радикальное улучшение

условий жизни и работы талантливого ученого стало настоятельной

необходимостью не только для удовлетворения его растущих личных интересов,

но и ради развития отечественной и мировой науки. Однако, как уже

отмечалось, в условиях царской России добиваться подобных изменений

демократически настроенному, простому, честному, бесхитростному,

непрактичному и даже застенчивому человеку, каким был Павлов, оказалось

делом нелегким. При этом жизнь Павлова немало осложняли некоторые видные

физиологи, которые относились к нему недружелюбно потому главным образом,

что тот, будучи еще молодым физиологом, осмеливался иногда публично

вступать с ними в острую научную дискуссию по тем или иным вопросам и

нередко выходил победителем. Так, проф. И. Р. Тарханов в 1885 г. дал резко

отрицательный отзыв весьма ценным его работам по кровообращению,

представленным в Российскую академию наук на премию им. митрополита

Макария, и премия не была присуждена Павлову. Как увидим ниже, спустя

несколько лет по таким же мотивам подобную неблаговидную роль в жизни

Павлова сыграл также его университетский учитель проф. Ф. В. Овсянников.

У Павлова не было никакой уверенности в завтрашнем дне. Он мог лишь

надеяться на случайные благоприятные обстоятельства. Ведь очутился же он

однажды без работы из-за отсутствия свободных мест при кафедре Боткина! И

это несмотря на то, что Павлов был тогда уже доктором медицины, побывавшим

в зарубежных лабораториях, ученым, признанным на Родине и за ее пределами.

Что было бы с Павловым, если бы профессор В. Л. Монассеин не предоставил

ему тогда места при своей кафедре?

Правда, Павлова повышали по шкале военных чинов (за выслугу лет в мае

1887 г. его произвели в надворные советники), его лекции, прочитанные

студентам и врачам академии, пользовались исключительным успехом,

Варшавский университет присудил ученому премию им. Адама Хайнецкого,

его научный авторитет рос с каждым днем. И, тем не менее, в течение ряда

лет Павлов долго и без успеха искал место новой работы. Еще в октябре 1887

г. он обратился к министру просвещения с письмом, в котором выражал желание

занять кафедру какой-нибудь экспериментально-медицинской науки —

физиологии, фармакологии или общей патологии — в одном из университетов

России. Он, в частности, писал: «За мою компетентность в экспериментальном

деле, надеюсь, не откажутся сказать свое слово профессора Сеченов, Боткин и

Пашутин; таким образом, самой подходящей для меня кафедрой является кафедра

физиологии. Но если бы почему-либо она оказалась для меня закрытой, я,

думаю, мог бы, не боясь упрека в легкомыслии, взяться за фармакологию или

общую патологию, как также чисто экспериментальные науки ... .А между тем

время и силы тратятся не так производительно, как это следовало бы, потому

что работать одному и в чужой лаборатории далеко не то, что работать с

учениками и в собственной лаборатории. А посему счел бы себя счастливым,

если бы Сибирский университет приютил меня в своих стенах. Надеюсь, что, и

я со своей стороны не остался бы у него в долгу». Спустя месяц он обратился

с письмом подобного содержания к организатору Сибирского университета в

Томске, бывшему профессору Военно-медицинской академии В. М. Флоринскому.

Но, несмотря на поддержку крупного и авторитетного ученого В. В. Пашутина,

эти обращения оставались без ответа почти три года. В апреле 1889 г. Павлов

участвовал в конкурсе на занятие должности зав. кафедрой физиологии

Петербургского университета, вакантной после ухода И. М. Сеченова. Но

конкурсная комиссия забаллотировала его кандидатуру, избрав на это место

ученика Сеченова Н. Е. Введенского. Павлов тяжело переживал эту неудачу.

Вскоре он был вынужден вторично испить горькую чашу обиды. С большим

опозданием он был избран на должность профессора физиологии Томского

университета. Однако царский министр просвещения Делянов не утвердил его

кандидатуру, предоставив это место малоизвестному ученому Великому, за

которого хлопотали какой-то другой министр и влиятельный при дворе

Страницы: 1, 2, 3