Кризис в отнощениях России и Японии

Декларации Союза Советских Социалистических Республик и Японии» от 19

октября 1956 г. В декларации было констатировано прекращение состояния

войны между двумя державами и восстановление мира и добрососедских

дружественных отношений. Кроме того, были восстановлены дипломатические

отношения. Москва объявила о намерении освободить осужденных в СССР

японских граждан. СССР отказался от всех репарационных претензий к Японии.

Декларация была ратифицирована парламентами обеих стран и депонирована в

ООН.

Ключевое значение для истории российско-японского диспута вокруг Южных

Курил имеет 9-я ст. декларации. В ней указывалось, что обе стороны

согласились на то, чтобы после восстановления нормальных дипломатических

отношений продолжить переговоры о заключении мирного договора. При этом

Союз Советских Социалистических Республик, идя навстречу пожеланиям

Японии и учитывая интересы японского государства, соглашается, на передачу

Японии островов Хабомаи и острова Сикотан (Обычное написание острова —

Шикотан) с тем, однако, что фактическая передача этих островов Японии будет

произведена после заключения Мирного Договора между Союзом Советских

Социалистических Республик и Японией». На следующий день газета

«Известия» в редакционной статье, отражающей позицию советского

руководства, подчеркнула, что согласие Москвы на передачу островов должно

рассматриваться как «яркое проявление доброй воли».

Однако в 1960 г. после заключения японо-американского договора

безопасности Москва заявила, что меняет свою позицию. По мнению Москвы,

договор между Вашингтоном и Токио серьезно затрагивал интересы безопасности

СССР на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана. В памятной записке

советского правительства от 28 января 1960 г. указывалось, что в результате

подписания договора безопасности с США Токио способствовал созданию нового

положения, при котором невозможно осуществление советского обещания о

передаче островов Малой Курильской гряды, поскольку Москва не может

содействовать тому, чтобы передача указанных островов Японии привела к

расширению территории, используемой иностранными войсками. В документе

указывалось, что Хабомаи и Шикотан будут переданы «только при условии

вывода всех иностранных войск с территории Японии и подписания мирного

договора между СССР и Японией... ». Японское правительство отреагировало

заявлением, что намерено неотступно добиваться возвращения не только

островов Хабомаи и острова Шикотан, но и других исконных японских

территорий. В ответ советское правительство в памятной записке от 22 апреля

1960 г. заявило, что «территориальный вопрос между СССР и Японией решен и

закреплен соответствующими международными соглашениями, которые должны

соблюдаться».

С тех пор СССР вплоть до 1991 г. официально придерживался позиции,

согласно которой территориальной проблемы в советско-японских отношениях не

существует. Между тем известно, что в начале 1970-х годов Кремль в

зондажном порядке предложил Токио заключить мирный договор на основе

Совместной декларации 1956 г. Однако японское правительство отклонило этот

вариант.

Сомневаться в подлинности данного эпизода дипломатической истории нет

оснований, так как в российском МИДе имеются соответствующие документы,

подтверждающие точность этой информации. Другое дело — вопрос о деталях. По

одной из версий, в январе 1972 г. во время визита в Японию министр

иностранных дел А. Громыко в ходе встречи один на один со своим японским

коллегой Т. Фукудой предложил заключить мирный договор на основе

последующей передачи Японии Шикотана и Хабомаи. Фукуда обещал

рассмотреть такой вариант. Официально Япония тогда требовала вернуть ей все

острова сразу. Однако вскоре после получения предложения Громыко

официальный Токио дал понять, что все-таки согласен на промежуточное

решение проблемы островов. Вариант с последующим подписанием мирного

договора стал активно прорабатываться в высшем советском руководстве. В

предварительном порядке его завизировали Громыко, председатель КГБ Ю.

Андропов и министр обороны А. Гречко. Однако затем Гречко снял свою

подпись. Вероятно, изменение его позиции было связано с нажимом военного

руководства.

По другой версии, изложенной на этот раз директором Института

востоковедения РАН М. Капицей[6], это предложение было сделано Громыко

премьер-министру Японии Э. Сато в Токио 28 января 1972 г. Беседа

проходила в конфиденциальной обстановке, других лиц с японской стороны не

было, даже министра иностранных дел. Капица утверждает, что Сато,

вероятно, не поставил в известность японское руководство о сделанном ему

предложении и МИД СССР так и не получил на него ответ.

Характерно, что ни одни глава Советского государства, правительства и КПСС

ни разу не был с визитом в Токио. Единственным исключением оказался

советский президент М. Горбачев. Итогом его визита в Японию 16—19 апреля

1991 г. стало официальное признание наличия разногласий по

территориальному вопросу.

Новым фактором в развитии советско-японских отношений явилась

внутриполитическая борьба в СССР. Усиливающаяся демократическая оппозиция

искала новые подходы к курильской проблеме. В январе 1990 г. Б. Ельцин во

время посещения Токио предложил пятиэтапный план решения судьбы Южных

Курил. План предусматривал следующие этапы:

1 Официальное признание Советским Союзом существования территориальной

проблемы в советско-японских отношениях.

2. Демилитаризация островов Кунашир, Итуруп, Шикотан и Хабомаи.

3. Объявление этих островов зоной свободного предпринимательства с

соответствующим льготным режимом для Японии. Заключение договора между

РСФСР и Японией по вопросам развития сотрудничества в торгово-

экономической, научно-технической, культурной и гуманитарной сферах.

4. Заключение мирного договора между СССР и Японией.

5. Решение территориального вопроса с новым поколением политиков через

15—20 лет. При этом среди возможных вариантов решения названы

«совместный протекторат СССР и Японии», придание островам статуса

«свободной территории», передача островов Японии.

В свою очередь, Токио начал пытаться балансировать между советскими и

новыми российскими властями. Отметим здесь, что 24 августа 1991 г., то есть

сразу после августовского путча, некий японский дипломат явился к

высокопоставленному представителю МИДа РСФСР с предложением, чтобы

президент Ельцин незамедлительно выступил с заявлением, что советский режим

виновен во многих преступлениях и демократическая Россия отрекается от них

и готова в отношениях с Японией руководствоваться Симодским трактатом 1855

г. в той его части, которая касается Курильских островов. Представитель

Токио заявил, что предлагаемое им заявление от лица российского президента

трактовалось бы японской стороной как подлинный жест доброй воли со стороны

демократического руководства РСФСР. Сущность японского предложения может

быть понята через контекст вакуума власти в СССР, который существовал в это

время. Также данная японская инициатива должна рассматриваться

как черта, характеризующая и степень давления со стороны Токио на власти

РСФСР с тем, чтобы добиться решающего прорыва в курильской проблеме.

Общепринятое мнение, существующее в настоящее время в Российской

Федерации, сводится к тому, что это государство является

государством—правопреемником СССР. Следовательно, делают отсюда вывод

политики и ученые, Россия наследует не только права, но и обязательства

государства—предшественника. По словам С. Филатова, в рамках именно этого

понимания к России перешли место постоянного члена Совета Безопасности ООН,

а также иные права и обязательства по целому ряду основополагающих

международных договоров, заключенных Советским Союзом.

Распад СССР в принципе мог привести к радикальным изменениям в подходе

Москвы к отношениям с Токио. По некоторым косвенным данным мы можем

прийти к заключению, что российское руководство в первой половине 1992 г.

серьезно рассматривало возможность разрешения курильского вопроса на

условиях, которые удовлетворяли бы основные претензии японской стороны.

Так, 22 и 29 мая 1992 г. заместитель министра иностранных дел Российской

Федерации Кунадзе представил Государственной комиссии по подготовке визита

президента Ельцина в Японию (визит был назначен на сентябрь 1992 г.)

предложение МИДа передать Японии Хабомаи и Шикотан, как это было

предусмотрено советско-японской декларацией 1956 г., а также продолжить

переговоры относительно судьбы Кунашира и Итурупа[7].

23 июля 1992 г. Кунадзе сообщил прессе, что текст мирного договора с

Японией в целом подготовлен. По словам этого высокопоставленного дипломата,

«остается совсем немного договориться о проблеме территориального

размежевания». Мирный договор Россия была готова подписать в рамках тех

существующих договоренностей, правовых и политических реалий, которые

сложились в настоящее время. Кунадзе высказал мнение, что «нет другого

пути, кроме реализации совместной советско-японской декларации от 1956

г.», согласно которой предусматривалось возвращение Японии двух из четырех

спорных островов Южных Курил. Характерно, что Кунадзе при этом особо

подчеркнул, что политика России в отношении Японии не должна становиться

объектом внутриполитической борьбы. В российском парламенте в то время

активизировались силы, выступавшие с критикой курса руководства страны,

который они оценивали как излишне прозападный, и Кунздзе, судя по его

заявлению, был заинтересован в их нейтрализации во время обсуждения вопроса

о принадлежности Южных Курил.

Определение позиции МИДа России в отношении курильской проблемы не

означало, что все звенья исполнительной власти разделяли мнение Кунадзе и

его коллег. В структуре исполнительной власти Российской Федерации

президентская команда занимала решающее место в сравнении с МИДом. Поэтому

принципиально важно, что в период начавшейся дискуссии о южнокурильской

проблеме руководитель администрации Президента Петров заявил, что Россия

еще не определила окончательно свою позицию по Южным Курилам и только

изучает возможные подходы к спорному вопросу. «Если пойти на изменение

границ,— отмечал он,— то это может создать своего рода прецедент и вызвать

целый ряд подобных проблем. Учитывая существование горячих точек в

Молдове, Южной Осетии, Нагорном Карабахе, сейчас не лучшее время

создавать новый очаг напряженности». В заявлении Петрова прозвучали и

намеки на основной принцип подхода к курильскому вопросу, которым

руководствовалась близкая ему политическая группа в исполнительной

власти: решение может быть найдено на основе укрепления взаимного доверия

путем развития политических и экономических связей, дружбы и

сотрудничества. Отметим здесь же, что существование противоречий между

МИДом и Петровым косвенным образом подтверждает в своих воспоминаниях и

министр иностранных дел А. Козырев.

Между тем курильская проблема оказалась в центре внимания Верховного Совета

Российской Федерации, который провел 28 июля 1992 г. закрытое заседание по

этому поводу. В докладе МИДа на этом заседании отмечалось, что министерство

разработало новые подходы к решению проблемы Южных Курил. Суть их состоит в

том, чтобы вернуть Японии острова Хабомаи и Шикотан, а затем продолжить

двусторонние переговоры о судьбе Кунашира и Итурупа. Основания к такому

решению дипломаты видели в том, что с точки зрения международного права

Москва не обеспечила законности своего владения этими островами. В

частности, по их мнению, Ялтинские соглашения, на которые ссылался бывший

СССР, на самом деле не предусматривали, что Курилы полностью отходят к

СССР. В соглашениях с точки зрения МИДа лишь указывалось, что Москва

имеет право требовать передачи под ее контроль всех островов при условии

заключения с Японией мирного договора. Вместе с тем Токио по мирному

договору 1951 г., подписанному в Сан-Франциско, отказался от всех претензий

на Курильские острова. Однако в договоре ничего не говорилось о том, какой

стране отныне будут принадлежать Курилы, а также не определялось, какие

именно острова входят в понятие Курильской гряды. Новые подходы российской

дипломатии к проблеме Курил стали отражением провозглашенной правительством

Российской Федерации готовности к проведению внешнеполитического

курса на основе «законности и справедливости».

Следующим хронологическим событием в развитии южнокурильского диспута в

России был визит в Японию заместителя премьер-министра М. Полторанина в

начале августа 1992 г. Вице-премьер подтвердил, что Российская Федерация,

как правопреемник СССР, строит свою позицию на приверженности советско-

японской совместной декларации 1956 г. в той ее части, которая касается

передачи Шикотана и Хабомаи Японии. Что касается Кунашира Итурупа, то

Полторанин выразил готовность вести по их поводу переговоры. Вице-премьер

сделал в Японии несколько иных заявлений, касающихся процедуры передачи

островов. Впрочем, после возвращения в Москву он объявил, что «подбрасывал»

варианты решения курильской проблемы только для зондажа общественного

мнения, а вести переговоры по территориальному вопросу он просто не был

уполномочен. Перед предполагавшимся визитом Ельцина в Токио в сентябре 1992

г. российская сторона подверглась массированному нажиму со стороны Токио. В

ряде случаев российские должностные лица даже охарактеризовали японскую

тактику как «ультимативную форму ведения диалога». Министр иностранных дел

Японии М. Ватанабэ открыто ставил вопрос не только о подтверждении

Совместной декларации 1956 г., но и о необходимости высказать «отношение к

вопросу о принадлежности Кунашира и Итурупа», подчеркивая, что только

после выполнения этих условий перед японо-российскими отношениями откроются

широкие перспективы.

Между тем заявления представителей МИДа и регулярные утечки информации

резко накалили общественную атмосферу. В Верховном Совете представители

различных политических сил высказывали мнение, что президенту лучше

отложить визит в Токио. Началось разногласие в президентской

администрации и иных структурах исполнительной власти. В конечном счете

президент принял решение временно отменить свой визит в Токио. Позднее

Ельцин подписал указ о предоставлении Курильским островам, включая Южные

Курилы, статуса свободной экономической зоны с широкими правами для местных

властей, раздачей в аренду земельных участков сроком до 99 лет, налоговыми

привилегиями и другими льготами. Тем самым Москва определила зону, которую

японцы считают спорной, как территорию, безусловно принадлежащую Российской

Федерации. Однако после протестов официального Токио действие указа было

практически заморожено в той его части, которая относилась к Южным Курилам.

3.2. Правовые трактовки южнокурильской проблемы.

В России существуют различные принципиальные подходы к курильской проблеме.

Очевидно, что политические позиции, ведомственные интересы и

профессиональные знания сыграли весьма существенную роль в определении

взглядов того или иного автора. Скажем, военные предпочитают не

сосредоточиваться на особенностях юридического анализа, обращая главное

внимание на изложение позиции своих ведомств относительно стратегического

значения Южных Курил. Общим для опубликованных в советское время работ,

принадлежащих юристам, были ссылки на одни и те же правовые нормы. Это

объяснялось главным образом особенностью существовавшей системы,

требовавшей предельного единообразия мнений ключевых областях, в том числе

и в области международных сношений. Территориальный вопрос принадлежал,

несомненно, к сфере безусловного табу на разнообразие не только позиций, но

и аргументов. В качестве особенности обсуждения курильской проблемы отметим

также тот факт, что на последнем этапе горбачевских реформ и после раскола

СССР резко возросла частота упоминания термина «международное право».

Последнее обстоятельство, на наш взгляд, не должно приводить к выводу, что

и дискуссия полностью перешла в плоскость международного права. Речь идет

именно об упоминании термина «международное право», и не более того. Вместе

с тем сам факт участившегося употребления этого понятия и несомненного

желания видеть в праве что-то ироде ориентира на пути разрешения сложных

вопросов означает утверждение в российской жизни нового феномена. Этот

феномен отразил, на наш взгляд, растущее признание роли права вообще, и

международного права в частности, российским обществом. Другое дело, что за

упоминанием данного термина часто не скрывалось ничего, кроме желания

подкрепить свою позицию по конкретному вопросу ссылкой на ставшее модным

определение.

В некоторой мере это обстоятельство вызвано тем, что юристы и тем более

специалисты по международному праву крайне редко обращались к анализу

проблемы Южных Курил. Однако для нас в данной работе представляет особый

интерес точка зрения, акцентирующая значение как раз правового подхода к

курильской проблеме. Одна из наиболее заметных попыток обосновать значение

данного угла зрения была предпринята С. Пунжиным. Он указывает, что,

поскольку две страны претендуют на одну и ту же территорию, суть спора

должна заключаться в установлении права на владение ею, то есть правового

титула. Таким образом, главное содержание спора имеет юридический характер,

а другие аспекты (политический, военный, экономический) лишь добавляют

штрихи к общему рисунку, в целом не меняя картины, И раз спор является

правовым, то и разрешен он должен быть на основе международного права.

Поэтому, считает Пунжин, в курильской проблеме надо выделить ее юридическую

сущность и абстрагироваться от всех иных соображений, какими бы важными

на первый взгляд они ни казались.

Данная точка зрения — единственный пример развернутого изложения

необходимости приоритета правового подхода к южнокурильскому вопросу. В

остальных случаях участники дискуссии ограничивались лишь кратким

заявлением относительно особенностей своего подхода к рассматриваемой

проблематике. Как бы то ни было, идея рассмотрения курильского вопроса

преимущественно в рамках международного права формально завоевала в

последние годы доминирующие позиции среди советских и российских политиков

и ученых. Вместе с тем авторитет правового подхода не является бесспорным.

Неоднократно авторы ограничивались лишь заявлением, что курильская проблема

должна решаться в соответствии с международным правом, а затем переходили к

изложению аргументов иного порядка. Отметим также, что большинство

участников дискуссии, судя по их высказываниям, отождествляют право вообще

и международное право в частности со своим представлением о справедливости.

Одно из важнейших мест в дискуссии заняла историческая аргументация права

на владение Южными Курилами. Следует отметить, что ряд авторов высказывает

мнение, что данный подход не имеет значения для реалий сегодняшнего

дня. Так, В. Зайцев, В. Росин и А. Загорский утверждают, что «международное

право фактически не признает историческую аргументацию при выдвижении

территориальных претензий и не рассматривает появление первопроходцев в

качестве факта, свидетельствующего о присоединении территорий». Впрочем,

это крайняя точка зрения, которая редко встречается в статьях и

выступлениях по курильской проблеме.

По мнению большинства советских и российских авторов, именно России

принадлежат исторические права на Курильские острова. Речь идет главным

образом о «праве первооткрывателя и «праве хозяйственного освоения» данных

территорий, то есть, по существу, о «праве первоосвоения». Вместе с тем в

последнее время появились и утверждения, что неопровержимо доказать так

называемое право первоосвоения ни Россия, ни Япония не в состоянии.

Освоение Курил шло параллельно — русскими с севера, а японцами с юга.

Установить, где проходила граница между двумя потоками освоения, в

настоящее время крайне трудно. Существует и крайняя прояпонская точка

зрения, согласно которой Южные Курилы были открыты и освоены первоначально

японцами, и только потом там появились русские первопоселенцы. Пунжин

исходит из того, что в теории международного права применительно к XIX —

первой половине XX в. присвоение государством территории, не находящейся

под властью другого государства (tегга nullius), именуется оккупацией,

которая была правомерным способом приобретения территории. Оккупация могла

последовать за открытием, представлявшим, как правило, символический акт.

Сам же акт открытия не являлся полным правовым титулом на открываемую

территорию, а давал возможность государству первому осуществить оккупацию в

течение «разумного срока». Оккупация, предоставлявшая государству желаемый

им титул, должна была включать реальное занятие территории, в том числе

формальные акты, включавшие в себя водружение флага или издание декларации,

а также меры по обеспечению данного акта — контроль за территорией,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5