| |||||
МЕНЮ
| Жизнь двенадцати цезарейЖизнь двенадцати цезарейКультура ЖИЗНЬ ДВЕНАДЦАТИ ЦЕЗАРЕЙ Выполнил: Горщевский Сергей E-mail:gsamail@mail.ru Содержание БОЖЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ 3 БОЖЕСТВЕННЫЙ АВГУСТ 4 ТИБЕРИЙ 5 ГАЙ КАЛИГУЛА 6 БОЖЕСТВЕННЫЙ КЛАВДИЙ 8 НЕРОН 9 ГАЛЬБА 10 отон 11 ВИТЕЛЛИЙ 12 БОЖЕСТВЕННЫЙ ВЕСПАСИАН 13 БОЖЕСТВЕННЫЙ Т И Т 14 ДОМИЦИАН 15 БОЖЕСТВЕННЫЙ ЮЛИЙ На шестнадцатом году он потерял отца. Год спустя, уже назначенный жрецом Оставив надежду получить провинцию, он стал домогаться сана великого понтифика с помощью самой расточительной щедрости. При этом он вошел в такие долги, что при мысли о них он, говорят, сказал матери, целуя ее утром перед тем, как отправиться на выборы: «или я Вернусь понтификом, или совсем не вернусь». И действительно, он настолько пересилил обоих своих опаснейших соперников, намного превосходивших его и возрастом и положением, что даже в их собственных трибах он собрал больше голосов, чем оба они во всех вместе взятых. Говорят, будто он боялся, что ему придется дать ответ за все, что он
совершил в свое первое консульство вопреки знаменьям, законам и запретам:
ведь и Марк Катон не раз клятвенно заявлял, что привлечет его к суду
тотчас, как он распустит войско, и в народе говорили, что, вернись он
только частным человеком, и ему, как Милону, придется защищать себя в суде,
окруженном вооруженной охраной. Это тем правдоподобнее, что и Азиний Зрелища он устраивал самые разнообразные: и битву гладиаторов, и
театральные представления по всем кварталам города и на всех языках, и
скачки в цирке, и состязания атлетов, и морской бой. В гладиаторской битве
на форуме бились насмерть Фурий Лептин из преторского рода и Квинт Кальпен,
бывший сенатор и судебный оратор. Военный танец плясали сыновья вельмож из Затем он обратился к устройству государственных дел. Он исправил календарь: из-за нерадивости жрецов, произвольно вставлявших месяцы и дни, календарь был в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда — не на осень. Он установил, применительно к движению солнца, год из 365 дней и вместо вставного месяца ввел один вставной день через каждые четыре года. Чтобы правильный счет времени велся впредь с очередных январских календ, он вставил между ноябрем и декабрем два лишних месяца, так что год, когда делались эти преобразования, оказался состоящим из пятнадцати месяцев, считая и обычный вставной, также пришедшийся на этот год. Говорят, он был высокого роста, светлокожий, хорошо сложен, лицо чуть полное, глаза черные и живые. Здоровьем он отличался превосходным: лишь под конец жизни на него стали нападать внезапные обмороки и ночные страхи, да два раза во время занятий у него были приступы падучей. За своим телом он ухаживал слишком даже тщательно, и не только стриг и брил, но и выщипывал волосы, и этим его многие попрекали. Безобразившая его лысина была ему несносна, так как часто навлекала насмешки недоброжелателей. Поэтому он обычно зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб; поэтому же он с наибольшим удовольствием принял и воспользовался правом постоянно носить лавровый венок. Среди его любовниц были и царицы — например, мавританка Эвноя, жена В заговоре против него участвовало более шестидесяти человек; во главе его стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они колебались, убить ли его на Марсовом поле, когда на выборах он призовет трибы к голосованию,— разделившись на две части, они хотели сбросить его с мостков, а внизу подхватить и заколоть,— или же напасть на него на Священной дороге или при входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на заседание в курию Помпея, то все охотно предпочли именно это время и место. Он погиб на пятьдесят шестом году жизни и был сопричтен к ботам, не
только словами указов, но и убеждением толпы. Во всяком случае, когда во
время игр, которые впервые в честь его обожествления давал его наследник Из его убийц почти никто не прожил после этого больше трех лет и никто не умер своей смертью. Все они были осуждены и все погибли по-разному: кто в кораблекрушении, кто в битве. А некоторые поразили сами себя тем же кинжалом, которым они убили Цезаря. БОЖЕСТВЕННЫЙ АВГУСТ Август родился в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая Антония, в
девятый день до октябрьских календ, незадолго до рассвета, у Бычьих голов в
палатинском квартале, где теперь стоит святилище, основанное вскоре после
его смерти. Действительно, в сенатских отчетах записано, что некто Гай Он пересмотрел старые законы и ввел некоторые новые: например, о роскоши, о прелюбодеянии и разврате, о подкупе, о порядке брака для всех сословий. Этот последний закон он хотел сделать еще строже других, но бурное сопротивление вынудило его отменить или смягчить наказания, дозволить трехлетнее вдовство и увеличить награды. Но и после этого однажды на всенародных играх всадники стали настойчиво требовать от него отмены закона; тогда он, подозвав сыновей Германика, на виду у всех посадил их к себе и к отцу на колени, знаками и взглядами убеждая народ не роптать и брать пример с молодого отца. А узнав, что некоторые обходят закон, обручаясь с несовершеннолетними или часто меняя жен, он сократил срок помолвки и ограничил разводы. Однажды в цирке во время обетных игр он занемог и возглавлял процессию, лежа на носилках. В другой раз, когда он открывал праздник при освящении театра Марцелла, у его консульского кресла разошлись крепления, и он упал навзничь. На играх, которые он давал от имени внуков, среди зрителей вдруг началось смятение — показалось, что рушится амфитеатр; тогда, не в силах унять их и образумить, он сошел со своего места и сам сел в той части амфитеатра, которая казалась особенно опасной. Что касается пищи — я и этого не хочу пропустить,— • то ел он очень мало
и неприхотливо. Любил грубый хлеб, мелкую рыбешку, влажный сыр, отжатый
вручную, зеленые фиги второго сбора; закусывал и в предобеденные часы,
когда и где угодно, если только чувствовал голод. Вот его собственные слова
из письма: «В одноколке мы подкрепились хлебом и финиками». И еще: С виду он был красив и в любом возрасте сохранял привлекательность, хотя
и не старался прихорашиваться. О своих волосах он так мало заботился, что
давал причесывать себя для скорости сразу нескольким цирюльникам, а когда
стриг или брил бороду, то одновременно что-нибудь читал или даже писал. Скончался он в той же спальне, что и его отец Октавий, в консульство двух Секстов, Помпея и Апулея, в четырнадцатый день до сентябрьских календ, в девятом часу дня, не дожив тридцати пяти дней до полных семидесяти шести лет. ТИБЕРИЙ Некоторые полагали, что Тиберии родился в Фундах, но это лишь ненадежная
догадка, основанная на том, что в Фундах родилась его бабка по матери и что
впоследствии по постановлению сената там была воздвигнута статуя В первые два года после принятия власти он не отлучался из Рима ни на шаг; да и потом он выезжал лишь изредка, на несколько дней, и только в окрестные городки, не дальше Анция. Несмотря на это, он часто объявлял о своем намерении объехать провинции и войска; чуть не каждый год он готовился к походу, собирал повозки, запасал по муниципиям и колониям продовольствие и даже позволял приносить обеты о его счастливом отправлении и возвращении. За это его стали в шутку называть «Каллипидом», который, по греческой пословице, бежит и бежит, а все ни на локоть не сдвинется. Много и других жестоких и зверских поступков совершил он под предлогом строгости и исправления нравов, а на деле — только в угоду своим природным наклонностям. Некоторые даже в стихах клеймили его тогдашние злодеяния и предрекали будущее: Ты беспощаден, жесток — говорить ли про все остальное? Пусть я умру, коли мать любит такого сынка. Всадник ты? Нет. Почему? Ста тысяч, и тех не найдешь ты. Ну, а еще почему? В Родосе ты побывал. Цезарь конец положил золотому сатурнову веку — Ныне, покуда он жив, веку железному быть. Он позабыл про вино, хваченный жаждою крови: Он упивается ей так же, как раньше вином. Ромул на Суллу, взгляни: не твоим ли он счастлив несчастьем? Мария, вспомни возврат, Рим потопивший в крови; Вспомни о том, как Антоний рукой, привыкшей к убийствам. Ввергнул отчизну в пожар братоубийственных войн. Скажешь ты: Риму конец! никто, побывавший в изгнанье, Не становился царем, крови людской не пролив. Его мятущийся дух жгли еще больнее бесчисленные поношения со всех сторон. Не было такого оскорбления, которого бы осужденные не бросали ему в лицо или не рассыпали подметными письмами в театре. Принимал он их по- разному: то, мучась стыдом, старался утаить их и скрыть, то из презрения сам разглашал их ко всеобщему сведению. Даже Артабан, парфянский царь, позорил его в послании, где попрекал его убийствами близких и дальних, праздностью и развратом, и предлагал ему скорее утолить величайшую и справедливую ненависть сограждан добровольной смертью. Наконец он сам себе стал постыл: всю тяжесть своих мучений выразил он в начале одного письма такими словами: «Как мне писать вам, отцы сенаторы, что писать и чего пока не писать? Если я это знаю, то пусть волей богов и богинь я погибну худшей смертью, чем погибаю вот уже много дней». Некоторые полагают, что он знал о таком своем будущем заранее и давно предвидел, какая ненависть и какое бесславие ожидают его впереди. Именно потому, принимая власть, отказался он так решительно от имени отца отечества и от присяги на верность его делам: он боялся покрыть себя еще большим позором, оказавшись недостойным таких почестей. Это можно заключить и из его речи по поводу обоих предложений. Так, он говорит, что покуда он будет в здравом уме, он останется таким, как есть, и нрава своего не изменит; но все же, чтобы не подавать дурного примера, лучше сенату не связывать себя верностью поступкам такого человека, который может под влиянием случая перемениться. И далее: «Если же когда-нибудь усомнитесь вы в моем поведении и в моей преданности,— а я молю, чтобы смерть унесла меня раньше, чем случится такая перемена в ваших мыслях,— то для меня немного будет чести и в звании отца отечества, а для вас оно будет укором либо за опрометчивость, с какой вы его мне дали, либо за непостоянство, с каким вы обо мне изменили мнение». Телосложения он был дородного и крепкого, росту выше среднего, в плечах
и в груди широк, в остальном теле статен и строен с головы до пят. Левая
рука была ловчее и сильнее правой, а суставы ее так крепки, что он пальцем
протыкал свежее цельное яблоко, а щелчком мог поранить голову мальчика и
даже юноши. Цвет кожи имел белый, волосы на затылке длинные, закрывающие
даже шею,— по-видимому, семейная черта. Лицо красивое, хотя иногда на нем
вдруг высыпали прыщи; глаза большие и с удивительной способностью видеть и
ночью, и в потемках, но лишь ненадолго и тотчас после сна, а потом их
зрение вновь притуплялось. Ходил он, наклонив голову, твердо держа шею, с
суровым лицом, обычно молча: даже с окружающими разговаривал лишь изредка,
медленно, слегка поигрывая пальцами. Все эти неприятные и надменные черты
замечал в нем еще Август и не раз пытался оправдать их перед сенатом и
народом, уверяя, что в них повинна природа, а не нрав. Здоровьем он
отличался превосходным, и за все время своего правления не болел ни разу,
хотя с тридцати лет заботился о себе сам, без помощи и советов врачей. Смерть его вызвала в народе ликование. При первом же известии одни
бросились бегать, крича: «Тиберия в Тибр», другие молили Землю-мать и богов ГАЙ КАЛИГУЛА Гай Цезарь родился накануне сентябрьских календ в консульство своего
отца и Гая Фонтея Капитона. Где он родился, неясно, так как свидетельства о
том разноречивы. Гней Лентул Гетулик пишет, будто он родился в Тибуре. Прозвищем «Калигула» («Сапожок») он обязан лагерной шутке, потому что подрастал он среди воинов, в одежде рядового солдата. А какую привязанность и любовь войска’ снискало ему подобное воспитание, это лучше всего стало видно, когда он одним своим видом несомненно успокоил солдат, возмутившихся после смерти Августа и уже готовых на всякое безумие. В самом деле, они только тогда отступились, когда заметили, что от опасности мятежа его отправляют прочь, под защиту ближайшего города: тут лишь они, потрясенные раскаянием, схватив и удержав повозку, стали умолять не наказывать их такой немилостью. Вместе с отцом совершил он и поездку в Сирию. Воротившись оттуда, жил он сначала у матери, потом, после ее ссылки — у Ливии Августы, своей прабабки; когда она умерла, он, еще отроком, произнес над нею похвальную речь с ростральной трибуны. Затем он перешел жить к своей бабке Антонии. К девятнадцати годам он был вызван Тиберием на Капри: тогда он в один и тот же день надел тогу совершеннолетнего и впервые сбрил бороду, но без всяких торжеств, какими сопровождалось совершеннолетие его братьев. На Капри многие хитростью или силой пытались выманить у него выражения недовольства, но он ни разу не поддался искушению: казалось, он вовсе забыл о судьбе своих ближних, словно с ними ничего и не случилось. А все, что приходилось терпеть ему самому, он сносил с таким невероятным притворством, что по справедливости о нем было сказано: «не было на свете лучшего раба и худшего государя». |
ИНТЕРЕСНОЕ | |||
|