| |||||
МЕНЮ
| Жизнь двенадцати цезарейp> Однако уже тогда не мог он обуздать свою природную свирепость и порочность. Он с жадным любопытством присутствовал при пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно допускал, надеясь этим укротить его лютый нрав. Проницательный старик видел его насквозь и не раз предсказывал, что Гай живет на погибель и себе, и всем и что в нем он вскармливает ехидну для римского народа и Фаэтона для всего земного круга. Консулом он был четыре раза: в первый раз с июльских календ в течение двух месяцев, во второй раз с январских календ в течение тридцати дней, в третий раз — до январских ид, в четвертый раз — до седьмого дня перед январскими идами. Из этих консульств два последних следовали одно за другим. В третье консульство он вступил в Лугдуне один, но не из надменности и пренебрежения к обычаям, как думают некоторые, а только потому, что в своей отлучке он не мог знать, что его товарищ по должности умер перед самым новым годом. Всенародные раздачи он устраивал дважды, по триста сестерциев каждому. Столько же устроил он и роскошных угощений для сенаторов и всадников и даже для их жен и детей. При втором угощении он раздавал вдобавок мужчинам нарядные тоги, а женщинам и детям красные пурпурные повязки. А чтобы и впредь умножить народное веселье, он прибавил к празднику Сатурналий лишний день, назвав его Ювеналиями. Гладиаторские битвы он устраивал не раз, иногда в амфитеатре Тавра,
иногда в септе; между поединками он выводил отряды кулачных бойцов из Кроме того, он выдумал зрелище новое и неслыханное дотоле. Он перекинул
мост через залив между Байями и Путеоланским молом, длиной почти в три
тысячи шестьсот шагов: для этого он собрал отовсюду грузовые суда, выстроил
их на якорях в два ряда, насыпал на них земляной вал и выровнял по образцу До сих пор шла речь о правителе, далее придется говорить о чудовище. ...Единый да будет властитель, Царь да будет единый] Немного недоставало, чтобы он тут же принял диадему и видимость
принципата обратил в царскую власть. Однако его убедили, что он возвысился
превыше и принцепсов и царей. Тогда он начал притязать уже на божеское
величие. Он распорядился привезти из Греции изображения богов,
прославленные и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса — Ты подними меня, или же я тебя...— а потом он рассказывал, что бог наконец его умилостивил и даже сам
пригласил жить вместе с ним. После этого он перебросил мост с Капитолия на Свирепость своего нрава обнаружил он яснее всего вот какими поступками. Налоги он собирал новые и небывалые — сначала через откупщиков, а затем, так как это было выгоднее, через преторианских центурионов и трибунов. Ни одна вещь, ни один человек не оставались без налога. За все съестное, что продавалось в .городе, взималась твердая пошлина; со всякого судебного дела заранее взыскивалась сороковая часть спорной суммы, а кто отступался или договаривался без суда, тех наказывали; носильщики платили восьмую часть дневного заработка; проститутки — сцену одного сношения; и к этой статье закона было прибавлено, что такому налогу подлежат и все, кто ранее занимался блудом или сводничеством, даже если они с тех пор вступили в законный ‘брак. Росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело грузное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые, лоб широкий и хмурый, волосы на голове — редкие, с плешью на темени, а по телу — густые. Поэтому считалось смертным преступлением посмотреть на него сверху, когда он проходил мимо, или произнести ненароком слово «коза». Лицо свое, уже от природы дурное и отталкивающее, он старался сделать еще свирепее, перед зеркалом наводя на него пугающее и устрашающее выражение. Здоровьем он не отличался ни телесным, ни душевным. В детстве он
страдал падучей; в юности хоть и был вынослив, но по временам от внезапной
слабости почти не мог ни ходить, ни стоять, ни держаться, ни прийти в себя. БОЖЕСТВЕННЫЙ КЛАВДИЙ Клавдий родился в консульство Юла Антония и Фабия Африкана, в календы
августа, в Лугдуне, в тот самый день, когда там впервые был освящен
жертвенник Августу. Назван он был Тиберий Клавдий Друз; потом, когда его
старший брат был усыновлен в семействе Юлиев, он принял и прозвище Благоустройство и снабжение города было для него всегда предметом величайшей заботы. Когда в Эмилиевом предместье случился затяжной пожар, он двое суток подряд ночевал в дирибитории; так как не хватало ни солдат, ни рабов, он через старост созывал для тушения народ со всех улиц и, поставив перед собою мешки, полные денег, тут же награждал за помощь каждого . по заслугам. А когда со снабжением начались трудности из-за непрерывных неурожаев и однажды его самого среди форума толпа осыпала бранью и объедками хлеба, так что ему едва ; удалось черным ходом спастись во дворец,— с тех пор он ни перед чем не останавливался, чтобы наладить подвоз продовольствия • даже в зимнюю пору. Торговцам он обеспечил твердую прибыль, обещав, если кто пострадает от бури, брать убыток на себя; а за ^ постройку торговых кораблей предоставил большие выгоды для лиц всякого состояния: гражданам—свободу от закона Папия-Поппея, латинам — гражданское право, женщинам — право четырех детей. Эти установления в силе и до сих пор. Постройки он создал не столько многочисленные, сколько значительные и необходимые. Главнейшие из них — водопровод, начатый Гаем, а затем — водосток из Фуцинского озера и гавань в Остии, хоть он и знал, что первое из этих предприятий было отвергнуто Августом по неотступным просьбам марсов, а второе не раз обдумывалось божественным Юлием, но было остановлено из-за трудностей. По водопроводу Клавдия он привел в город воду из обильных и свежих источников Церулейского, Курциева и Альбудигна, а по новым каменным аркам — из реки Аниена и распределил ее по множеству пышно украшенных водоемов. Наружность его не лишена была внушительности и достоинства, но лишь тогда, когда он стоял, сидел и в особенности лежал: он был высок, телом плотен, лицо и седые волосы были у него красивые, шея толстая. Но когда он ходил, ему изменяли слабые колени, а когда что-нибудь делал, отдыхая или занимаясь, то безобразило его многое: смех его был неприятен, гнев — отвратителен: на губах у него выступала пена, из носу текло, язык заплетался, голова тряслась непрестанно, а при малейшем движении — особенно. Здоровье его, хоть и было когда-то некрепко, во все время правления оставалось превосходным, если не считать болей в желудке, которые, по его словам, были так мучительны, что заставляли помышлять о самоубийстве. Природная его свирепость и кровожадность обнаруживалась как в большом, так и в малом. Пытки при допросах и казни отцеубийц заставлял он производить немедля и у себя на глазах. Однажды в Тибуре он пожелал видеть казнь по древнему обычаю, преступники уже были привязаны к столбам, но не нашлось палача; тогда он вызвал палача из Рима и терпеливо ждал его до самого вечера. На гладиаторских играх, своих или чужих, он всякий раз приказывал добивать даже тех, кто упал случайно, особенно же ретиариев: ему хотелось посмотреть в лицо умирающим. Когда какие-то единоборцы поразили друг друга насмерть, он тотчас приказал изготовить для него из мечей того и другого маленькие ножички. Звериными травлями и полуденными побоищами увлекался он до того, что являлся на зрелища ранним утром и оставался сидеть даже когда все расходились завтракать. Кроме заранее назначенных бойцов, он посылал на арену людей по пустым и случайным причинам — например, рабочих, служителей и тому подобных, если вдруг плохо работала машина, подъемник или еще что-нибудь. Однажды он заставил биться даже одного своего раба-именователя, как тот был, в тоге. Умер он от яда, как признают все; но кто и где его дал, о том говорят по-разному. Одни сообщают, что сделал это евнух Галот, проверявший его кушанья за трапезой жрецов на Капитолии, другие — что сама Агриппина за домашним обедом поднесла ему отраву в белых грибах, его любимом лакомстве. Предвещанием его смерти были важные знаменья. На небе явилась хвостатая
звезда, так называемая комета; молния ударила в памятник его отца. Друза;
много должностных лиц, больших и малых, скончалось в тот же год. Да и сам
он, как кажется, знал и не скрывал близости своего конца. Это видно из
того, что при назначении консулов он назначил их только до месяца своей
смерти; в последний раз присутствуя в сенате, он всячески увещевал сыновей
жить меж собою в согласии и с мольбою просил сенаторов позаботиться об их
молодости; а в последний раз заседая в суде, он произнес, что близок его
жизненный предел и, несмотря на общее возмущение, повторил это снова и НЕРОН Нерон родился в Анции, через девять месяцев после смерти Тиберия, в
восемнадцатый день до январских календ, на рассвете, так что лучи
восходящего солнца коснулись его едва ль не раньше, чем земли. Тотчас по
его гороскопу многими было сделано много страшных догадок; пророческими
были и слова отца его Домиция, который в ответ на поздравления друзей
воскликнул, что от него и Агриппины ничто не может родиться, кроме ужаса и
горя для человечества. Другой знак его будущего злополучия был замечен в
день очищения: Гай Цезарь, когда сестра попросила его дать младенцу имя по
своему желанию, взглянул на своего дядю Клавдия (который потом, уже будучи
правителем, и усыновил Нерона) и назвал его имя, себе на потеху и назло Трех месяцев он потерял отца; по завещанию он получил третью часть
наследства, да и ту не полностью, потому что все имущество забрал его
сонаследник Гай. Потом и мать его была сослана, а он, в нужде и почти в
нищете, рос в доме своей тетки Лепиды под надзором Двух дядек, танцовщика и
цирюльника. Но когда Клавдий принял власть, ему не только было возвращено
отцовское имущество, но и добавлено наследство его отчима Пассиена Криспа. Еще в детстве, не достигнув даже отроческого возраста, выступал он в
цирке на Троянских играх, много раз и с большим успехом. На одиннадцатом
году он был усыновлен Клавдием и отдан на воспитание Аннею Сенеке, тогда
уже сенатору. Говорят, что на следующую ночь Сенека видел во сне, будто
воспитывает Гая Цезаря; и скоро Нерон, при первых же поступках обнаружив
свой жестокий нрав, показал, что сон был вещим. Так, своего брата Впервые в Риме он устроил пятилетние состязания по греческому образцу,
из трех отделений — музыкальное, гимнастическое и конное. Он назвал их Расширять и увеличивать державу у него не было ни охоты, ни надежды. Злодейства и убийства свои он начал с Клавдия. Он не был зачинщиком его умерщвления, но знал о нем и не скрывал этого: так, белые грибы он всегда с тех пор называл по греческой поговорке «пищей богов», потому что в белых грибах Клавдию поднесли отраву. Во всяком случае, преследовал он покойника и речами и поступками, обвиняя его то в глупости, то в лютости: так. он говаривал, что Клавдий «перестал блажить среди людей», прибавляя в насмешку лишний слог к слову «жить»; многие его решения и постановления он отменил как сделанные человеком слабоумным и сумасбродным; и даже место его погребального костра он обнес загородкой убогой и тонкой. За умерщвлением матери последовало убийство тетки. Ее он посетил, когда она лежала, страдая запором; старуха погладила, как обычно, пушок на его щеках и сказала ласково: «Увидеть бы мне вот эту бороду остриженной, а там и помереть можно»; а он, обратясь к друзьям, насмешливо сказал, что острижет ее хоть сейчас, и велел врачам дать больной слабительного свыше меры. Она еще не скончалась, как он уже вступил в ее наследство, скрыв завещание, чтобы ничего не упустить из рук. С не меньшей свирепостью расправлялся он и с людьми чужими и
посторонними. Хвостатая звезда, по общему поверью грозящая смертью
верховным властителям, стояла в небе несколько ночей подряд; встревоженный
этим, он узнал от астролога Бальбилла, что обычно цари откупаются от таких
бедствий какой-нибудь блистательной казнью, отвращая их на головы вельмож,
и тоже обрек на смерть всех знатнейших мужей государства — тем более что
благовидный предлог для этого представило раскрытие двух заговоров: первый
и важнейший был составлен Пизоном в Риме, второй — Виницианом в Беневенте. Пугали его также и явно зловещие сновидения, гадания и знаменья как
старые, так и новые. Никогда раньше он не видел снов; а после убийства
матери ему стало сниться, что он правит кораблем и кормило от него
ускользает, что жена его Октавия увлекает его в черный мрак, что его то
покрывают стаи крылатых муравьев, то обступают и теснят статуи народов, что
воздвигнуты в Помпеевом театре, и что его любимый испанский скакун
превратился сзади в обезьяну, а голова осталась лошадиной и испускала
громкое ржание. В Мавзолее сами собой распахнулись двери и послышался
голос, зовущий Нерона по имени. В январские календы только что украшенные
статуи Ларов обрушились как раз, когда им готовились жертвы; при гадании Жена, отец и мать мне умереть велят. Росту он был приблизительно среднего, тело — в пятнах и с дурным
запахом, волосы рыжеватые, лицо скорее красивое, чем приятное, глаза серые
и слегка близорукие, шея толстая, живот выпирающий, ноги очень тонкие. |
ИНТЕРЕСНОЕ | |||
|