Внутренний человек в русской языковой картине мира

значении «Я понял» - Дошел до всего сам; Ему в голову пришла такая мысль -

Он пришел к этой мысли не сразу). В качестве предикатов состояния

используются глаголы движения. Для семантической интерпретации явлений

психики в рамках данной модели, помимо произвольности - непроизвольности

движения / перемещения, значимыми дифференциальными признаками являются

также замкнутость – открытость внутренних квазипространств,

репрезентированных как область перемещения объектов и субъектов психики

(ср.: изливать душу кому – влезть в душу кому; выйти из себя – прийти в

себя; выбросить что-либо из головы – вбить что-либо себе в голову и др.).

Анализ аффиксальной и корневой семантики предикатов движения,

используемых для описания внутреннего человека, а также их актантной

структуры позволяет выделить три разновидности ПСМ 3, характерные для

динамического способа репрезентации пространственных отношений субъектов и

объектов внутреннего мира человека: 1) движение в границах пространства, 2)

выход за границы пространства вовне, 3) проникновение внутрь пространства

извне.

Описание указанных пропозитивных структур, их образно-ассоциативного

потенциала было бы неполным без предварительного рассмотрения СК субъекта,

организующей событийную семантику этих субкатегориальных моделей, и поэтому

оно будет представлено в главе 3, посвященной актантным непространственным

категориям.

Богатство образного содержания СК и субкатегориальных моделей

пространственной репрезентации внутреннего человека, обусловленное

ассоциативным характером человеческого мышления, создает оптимальные

условия для усиления выразительности и изобразительности высказываний,

имеющих разнообразное функционально-речевое назначение. Узуальные,

максимально идиоматичные выражения со стертой внутренней формой, ставшие

языковыми клише, как правило, выполняют в речи номинативно-характеризующую

функцию. Они позволяют описывать различные нюансы психических состояний и

качеств личности, в частности: ? оценить силу чувства, степень

эмоционального потрясения и их продолжительность (любил глубоко, огорчен до

глубины души, грусть безгранична), ? охарактеризовать основательность

знаний, идей, ментальных процессов, масштаб интересов (погрузился в думы,

знания глубоки, интересы узки, мысли поверхностны), ? определить

соответствие психических состояний, качеств личности этическому идеалу

(мелкая душа, возвышенный ум, высокая любовь, низменная натура), оценить

умственные способности, воображение человека (ограниченный ум, широкая

фантазия, глубокий ум) и др.

Пространственные образы внутреннего человека являются основой

экспрессивных форм сообщений о явлениях психики. В разговорной речи,

характеризующейся эмотивно-оценочной направленностью экспрессивности,

обычно прибегают к готовым, стандартным средствам «обыденной риторики», не

требующим проявления лингвокреативных способностей (А она все в облака

витает; Он обидчивый: чуть что – сразу в бутылку лезет; У него котелок не

варит; У него не голов, а кладезь премудрости и др.).

Использование стилистических приемов метафорического развертывания

стереотипных образов, актуализации и переосмысления внутренней формы

узуальных языковых единиц в процессе их структурно-семантических

трансформаций позволяет создавать яркие, индивидуально-авторские описания

психики человека, выполняющие в художественной речи экспрессивно-

эстетическую функцию. Так, например, именно оживление и обновление

внутренней формы устойчивого сочетания животный страх, осуществляемое по

принципу народной этимологии (живот - вместилище животного страха), лежит в

основе наглядного, экспрессивно заряженного описания внутреннего состояния

героя рассказа В. Токаревой: «Животный страх» происходит вовсе не от слова

«животное», как многие думают, а от слова «живот». Страх селится в животе и

оттуда правит человеком (В. Токарева. Неромантичный человек).

Как и в художественной речи, в научно-популярном повествовании,

имеющем экспрессивно-интеллектуальную направленность, оригинальное,

индивидуально-авторское образное наполнение стереотипных субкатегориальных

пространственных моделей позволяет оказывать мощное эмоциональное

воздействие на читателя. Вот типичные примеры использования автором

окказиональных образов (библиотеки и кладбища) в высказываниях, реализующих

семантическую модель пространственно-определительной характеризации

внутреннего человека. Живая метафора квазипространств человека выступает

как средство воздействия на эмоциональную сферу читателя с целью убедить в

уникальности и неисчерпаемости потенциала всякой личности: Этот узор генов,

эта библиотека памяти, это живое, чувствующее, странное, знакомое,

изменяющееся - такого, именно такого существа никогда раньше не было и

больше не будет – и это все вы; Каждый несет в себе, помимо задатков

известных способностей, имеющих спрос современности, еще и «Н» неизвестных

– уже или еще не нужных. Мы кладбище молчаливых загадок (В. Леви)

Легко преодолевая стереотипность языковой формы и ее образного

содержания, индивидуально-авторское сознание тем не менее обычно следует

традиционным «правилам» выбора вспомогательного субъекта пространственной

репрезентации психики.

От выбора вспомогательного субъекта пространственной репрезентации

внутреннего человека, во многом зависит эмоционально-оценочное значение

языковой (речевой) единицы. Это замечание справедливо и для узуальных

языковых единиц, и для создаваемых в речи высказываний и их фрагментов.

Тенденция пространственной категоризации внутреннего человека такова:

характер оценки прямо пропорционален масштабам прототипических

пространственных образов («ширина», «протяженность» актуализируют

положительное отношение к объекту изображения, а «узость», «ограниченность»

– отрицательные). Эта тенденция отсылает нас к особому фрагменту

концептосферы русского народа, отраженного в его языке. В русском языке

существует ряд слов: ширь, даль, приволье, раздолье и др., -

характеризующихся положительной коннотацией и напрямую связанных со

специфической русской идеей (концептом) простора – большого, открытого,

протяженного в ширину пространства, как правило зрительно воспринимаемого

(простор чаще всего ассоциируется с равнинным пейзажем – степью, полем),

где «легко дышится, ничто не давит, не стесняет», где «человек может

достичь покоя и быть самим собой» [Шмелев, 2002, 348-349], -

противопоставленного ограниченным, замкнутым, тесным для человека

пространственным реалиям. Ср. реализованные в представленных в главе

метафорических выражениях, сравнениях, идиомах космические, небесные,

природно-пространственные образы благородной, глубокой души, внутренних

состояний, далеких от повседневности и пр., с образами «бытового

назначения» - разного рода хранилищ, контейнеров (стакана, бутылки,

кошеля, решета, чулана, кладовой), с их подчеркнутой материальностью,

пространственной ограниченностью, что сигнализирует о примитивизации

духовного мира человека. Стоит заметить, что актуализация наивных

представлений о пространственном устройстве внутреннего мира человека

обнаруживает себя и аксиологически нейтральных контекстах, в которых

преобладает изобразительность. Вот один из таких случаев: Вся сфера

чувств, ощущений… приобретает особое значение, которого она была лишена в

рациональной картине мира. ‹…› …«Мыслю, следовательно, существую». Но ведь

всегда понимали, что это «мыслю» – лишь верхушка айсберга, тонкая пленка

«рацио», под которой глубины, множество этажей (М. Жамкочьян).

Представление о сложном устройстве психики человека дается в научно-

популярном изложении при помощи образа водного пространства, скрывающего в

своей глубине, под тонкой пленкой разума (по-видимому, ледяной, поскольку

он еще и верхушка айсберга) целые пласты иррационального, чувственного,

которые выстраиваются один над другим, как этажи здания.

Для описания внутренних состояний, интерпретированных в образах дома,

релевантными оказываются признаки «обжитое», «теплое», «освещенное»,

формирующие концепт «уют». В зависимости от того, актуализируются ли они в

высказывании, психологическое состояние человека характеризуется как

здоровое, комфортное или, наоборот, как болезненное, дискомфортное, ср.

образы души - запущенной холостяцкой квартиры и дома, очага, приюта: ...В

душе его было пусто и пыльно, как в запущенной холостяцкой квартире, с

потертым ковром, на котором вечно валялись давно прочитанные и уже успевшие

пожелтеть газеты и журналы, постель вечно не заправлялась…(М. Юденич). – Я

впустил тебя в душу погреться,/ но любовь залетела вослед (А. Кутилов).

В случае природнопространственной репрезентации явлений «внутренней

вселенной» характер оценки, как правило, определяется степенью освоенности

пространственной реалии - вспомогательного субъекта. В частности, сложные

внутренние состояния, процессы ассоциируются с долгим передвижением в

границах неосвоенного, чуждого человеку пространства: Это я, невезучий, в

вашу душу тропинку искал (А. Кутилов); …Сознание привычно заработало в двух

направлениях – одна часть внимательно отслеживала ситуацию на дороге…

другая же – плавно растекалась по не ведомым никому пустынным тропинкам его

размышлений и воспоминаний (М. Юденич).

Подобные преемственные связи индивидуально-авторских и стереотипных,

конвенциональных представлений о внутреннем человеке обнаруживаются также и

в том, что в процессе образно-ассоциативного, метафорического представления

психических феноменов авторы иногда опускают вспомогательный субъект

сравнения, уподобления. При этом, однако, понимание высказывания никоим

образом не затрудняется, поскольку последний легко восстанавливается из

макро- и микроконтекстных условий (лексическое окружение, ближайшие

высказывания, содержащие ключевое слово, тематика и в том числе

стереотипные национально-языковые образы внутреннего человека). См.,

например, выражение, в котором вспомогательный субъект пространственной

репрезентации человека имплицирован (…Важно не выпустить на свободу «джина»

совести, испепеляющего русскую душу со скоростью света (А. Битов.

Пушкинский дом)): на него «намекает» лексико-семантический состав

высказывания, его «подсказывает» идиома выпустить джина из бутылки. Человек

уподобляется сосуду (бутылке), вмещающему в границах своего тела некие

психические феномены: в национально-языковом сознании - отрицательные,

неуправляемые страсти, негативные эмоции; в авторском варианте - совесть,

так же мучащую человека изнутри, как и указанные эмоции.

Выводы.

1. Разнообразные лексико-грамматические средства пространственной

интерпретации явлений внутреннего мира человека, предоставляемые русским

языком, позволяют изобразить последние либо как внутрипространственные,

либо как внешнепространственные. Для первых характерно использование как

номинаций целостного человека – вместилища, так и частичного (обозначенного

партитивами), причем для соответствующих образов-форм с пространственно-

предметной семантикой характерен метаморфизм (превращение) одного вида

локализации психических явлений в другой.

2. Внешнепространственная образная репрезентация внутреннего человека

опирается на номинации мира небесного и мира земного. В художественной речи

соответствующие метафоры, как правило, развернуты, актуализированы, так что

национально-языковые образные модели репрезентации психических феноменов

получают яркие, экспрессивно переосмысленные, актуализированные, часто

оценочные смыслы. Среди внешнепространственных моделей психики явно

преобладают микро- (а не макро-) пространственные, в частности образы

жилищ, хранилищ, очагов, сада, леса и др.

3.Наш материал позволяет выделить и систематизировать основные

семантико-синтаксические пропозитивные модели как средства образной

репрезентации явлений внутренней жизни человека. Представлены

пространственно характеризующие модели (в этих моделях внутренний человек

характеризуется за счет приписывания ему конкретного пространственного

признака, названного предикатом с первичным дименсиональным или

дистанционным значением, или в результате уподобления внутреннего мира

человека некоторому предмету, имя которого коннотирует определенные

пространственные признаки); модели локализации, хранения, бытия психических

феноменов (модели организуются номинациями предикатов и пространственных

определителей – целостных или частичных наименований человека, причем

прагматически (аксиологически) значимыми в этих моделях являются оппозиции

заполненность - незаполненность «вместилища»; наличие – отсутствие

уникальных органов «душевной» жизни. Упомянутым статическим образным

семантическим моделям противостоят пропозитивные модели движения /

перемещения, представляющие динамический аспект пространственных отношений

субъектов и объектов внутреннего мира. Для семантической интерпретации

явлений психики в рамках упомянутых образных субкатегориальных моделей

пространственного перемещения значим дифференциальный признак

«произвольность – непроизвольность» описываемых состояний человека,

«замкнутость – открытость» квазипространств (переход вовне / извне).

Глава 3. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

актантных семантических категорий как способов

языковой репрезентации внутреннего человека

3. 1. Образно-ассоциативный и прагмастилистический потенциал

семантической категории и субкатегории субъекта

В структуре пропозиции высказываний о внутреннем человеке выделяется два

обязательных смысловых компонента, формирующих денотативную ситуацию: лицо

+ приписывамое ему психическое состояние (действие, качество, реакция),

подвергающуюся в процессе формирования речевого сообщения определенной

понятийно-языковой интерпретации. Наш материал показывает, что образная

пропозитивно-событийная структура значительного числа речевых сообщений о

внутреннем человеке организуется при помощи непространственных актантных

семантических категорий, обозначающих различных, активных и неактивных,

«участников» ситуации – субъекта, объекта и инструмента.

Реальным (так называемым денотативным) субъектом описываемых в речи

психологических ситуаций является человек, и именно ему приписываются

разнообразные эмоции, чувства, мысли, желания. Даже не будучи

вербализованным в высказывании, субъект состояния (внутренний человек)

неизменно остается смысловым компонентом пропозиции: он подразумевается, на

него указывают личные окончания глаголов (Люблю его; Тебя не поймешь),

контекст (Я проводил гостей, оглядел опустевшую комнату. И вдруг стало так

тоскливо).

Образно-ассоциативный потенциал категории субъекта внутреннего мира

человека. Замечено, что вербализация рассматриваемого смыслового

компонента пропозиции осуществляется одним из двух лексико-грамматических

способов - целостно-субъектным и частично-субъектным, противопоставленных

друг другу как прямой и косвенный (метафорический, метонимический)

(Цейтлин 1976; Телия 1987; Арутюнова 1999; Одинцова 2000; Седова 2000(.

Субкатегория целостного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых субъект состояния назван прямо - именем или именной группой:

Коткин устал, и в нем накапливалось странное, тяжелое раздражение… (К.

Булычев. Глаз); Княжна любила его, он это знал; любила самого без титулов,

любила Петра Алексеевича Романова (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим)).

Субкатегория частичного внутреннего человека объединяет высказывания,

в которых реальный субъект состояния (человек) метонимически замещен

партитивом, называющим одну из его «частей», формирующих представление об

анатомическом составе человека. Органы психической жизни (сердце, мозг,

душа, совесть и др.), функционирование которых обеспечивает, с точки зрения

наивного сознания, протекание определенных психические процессов, выступают

в качестве ипостасей внутреннего человека и становятся, благодаря семантико-

синтаксическому приему «расщепления духовного «Я» человека», особым

предметом его внутренней рефлексии, предметом относительно автономным и как

бы наблюдаемым со стороны» [Одинцова 2000: 16]. Отчужденные от человека

«части» выступают в роли одного из персонажей сообщения наряду с реальным

субъектом состояния или в роли его метонимического заместителя, ср.: Он

тоскует – Душа его тоскует; Меня посетила мысль – Мысли пришли мне в

голову; Ее терзает страх – Страх терзает ее душу; Он полюбил – В сердце его

пробудилась любовь. См. Ппимеры реализации частично-субъектного способа

репрезентации внутреннего человека в речи: Старому сердцу не под силу ждать

и ждать удара невесть откуда (Д. Гранин. Вечера с Петром Великим.); Память

отбросила все тягостное, обыденное и явила им прошлое очищенным и

возвышенным (В. Токарева. Центр памяти); Ему [В. Высоцкому. - Е.К.] скучно,

он прожил жизнь Жеглова, его творческое нутро требует нового… (из газ.

интервью со С. Говорухиным).

В высказываниях с частично-субъектной репрезентацией внутреннего

человека регулярно используется понятие души, которая, в отличие от прочих

органов внутренней жизни человека, имеющих достаточно узкую «специализацию»

(ум – думать, понимать; память – запоминать, припоминать; сердце –

чувствовать и т. д.), является средоточием всей внутренней жизни человека.

Ее роль «не сводится к функционированию в качестве вместилища чувств»

[Шмелев 2002: 315] – «душа – в общенародном языке – и чувствует, и мыслит»

[Одинцова 2000: 17]. Отождествляясь с личностью человека, с его внутренним

«я», с его сущностью [Урысон 1995: 4], душа легко занимает позицию

целостного субъекта внутреннего состояния. Ей противостоит дух, особый

компонент внутреннего мира личности – сверхлегкая нематериальная

субстанция, которая, будучи частицей нематериального, высшего,

потустороннего мира внутри человека, ассоциируется с началом жизни в целом

(см. выражения со значением конца человеческой жизни: испустить дух, дух

вон), но ни с каким бы то ни было психическим процессом [Урысон 1999].

(«Анатомические» признаки понятия дух обнаруживаются лишь в некоторых

устойчивых выражениях, указывающих на его тесную связь с процессом дыхания,

ср.: затаить дух – затаить дыхание, перевести дух – перевести дыхание, дух

захватывает – дыхание захватывает). Таким образом, духу отказано в статусе

функционирующего внутри человека органа психики (Е.В. Урысон, А.Д.

Шмелев). Лишенный определенной функциональной нагрузки, связанной с

психическим, дух, «в отличие от души, не мыслится как средоточие внутренней

жизни человека, не отождествляется с личностью субъекта» [Урысон 1999: 20]

и, следовательно, не может выступать в качестве метонимического заменителя

человека (Мне радостно – Моей душе радостно - ?? Моему духу радостно; Я

тоскую – Душа тоскует - ?? Мой дух тоскует, Я хочу чего – Моя душа просит

чего – ?? Дух просит / хочет чего; У меня тоска – На душе / в душе тоска -

?? В духе / на духе тоска). (Позиция субъекта для слова «дух» возможна лишь

в тех случаях, когда последнее означает бесплотное существо из

потустороннего мира, сверхъестественную субстанцию (абсолютный дух, дух

добра, злой дух, духи леса и др.), то есть не имеет отношения к составу

внутреннего человека.)

Внутренний человек, репрезентированный одной из указанных ипостасей –

как целостный или частичный – включен в систему более частных семантических

субкатегорий. Так, в зависимости от пространственно-временной

дистанцированности субъекта состояния от субъекта речи, определяемой

автором высказывания, выделяются такие категориальные смыслы, как

инклюзивность и эксклюзивность (термины предложены авторским коллективом

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19