Структурно-семантические особенности видо-временных форм английского глагола в синхронном и диахронном аспектах

p> Таким образом, можно считать, что аналитическая форма перфекта сложилась к XIV веку, то есть завершилась ее грамматизация, а что новая глагольная категория, которая возникла в процессе парадигматизации перфекта, сформировалась во времена Шекспира. Нормы употребления этих форм стали более строгими в XVII-XVIII вв. когда улучшение и исправление языка стало заботой многих филологов и грамматистов.

Развитие длительных форм.

Английские длительные формы — как явление уникальное в грамматическом строе германских языков — давно привлекают к себе внимание англистов и германистов. В современном английском языке изучалось содержание длительных форм, их функции и назначение в языке, их стилистические потенции. Не менее интересна и история длительных форм; их происхождение и источники их значения дали богатую пищу для различных гипотез.
Оформление и содержание длительных конструкций в древнеанглийском языке уже было описано в предыдущей главе. Ввиду того что число примеров, найденных в раннесреднеанглийских текстах, очень невелико — значительно меньше, чем в древнеанглийских, — сложилось мнение, что развитие причастной конструкции приостановилось или даже полностью прекратилось.
Такой взгляд хорошо согласуется с идеей о чужеродности этой конструкции и ее заимствованном характере. В качестве иноязычных источников предполагались: латинские обороты с причастием, калькированные в древнеанглийских переводах [Ф.Моссе;Т.Ф.Мустанойя], влияние французских синтаксических конструкций в среднеанглийский период [Э.Айненкель] и кельтское влияние на северный и шотландский диалекты [И.Даль]. По мнению
И.П.Ивановой все эти предположения весьма сомнительны. Заимствованный характер конструкции опровергается тем, что как в древнеанглийском., так и в среднеанглийском она встречается не только в переводах, но и в оригинальных произведениях; что касается кельтского влияния, то многие лингвисты ставят под сомнение саму возможность проявления его в такой узкой, специфической области при полном отсутствии какого бы то ни было влияния в других, более восприимчивых частях языка.
По сведениям многих исследований [Ф.Моссе; Т.Мустанойя; И.Шеффер] сочетания beon с причастием настоящего времени были достаточно частым явлением в древнеанглийском и никогда полностью не выходили из употребления в среднеанглийский период, о чем свидетельствуют примеры конструкций с причастием настоящего времени часто встречающиеся в среднеанглийских текстах северных регионов Англии. Распространение данной конструкции по всей территории датируется XV-XVIвв. На этом этапе многие историки связывают ее распространение с внутренними условиями: влиянием среднеанглийского герундиального оборота с предлогом on. Влияние это усугублялось тем, что суффиксы причастия и герундия в среднеанглийском совпали в едином -ing, и таким образом эти формы сблизились.
Дискуссия по поводу роли именного оборота в развитии длительного вида в английском языке, завязавшаяся еще в начале века продолжается до сих пор.
Одни лингвисты прямо возводят длительную форму к древнеанглийской конструкции, другие, памятуя ее упадок в раннесреднеанглийском, считают единственным источником современной длительной формы среаднеанглийский герундиальный оборот с предлогом. Компромиссом между ними было мнение, что сохранившаяся древнеанглийская конструкция только изменила свое значение под влиянием герундиального оборота.
Теория, возводящая длительные формы к древнеанглийским предложным оборотам с отглагольным существительным, якобы свойственным разговорной речи, по мнению Т.А.Расторгуевой, страдает тем существенным недостатком, что формы разговорной речи нам неизвестны и что в древнеанглийских текстах подобные предложные обороты вообще не зарегистрированы. Тем не менее, несомненно, что обе конструкции - причастная и герундиальная — в конце концов слились, что могло укрепить положение длительных форм в языке. Следы их контаминации обнаруживаются вплоть до XVII—XVIII вв.
Возможно, что развитие длительной конструкции в позднесреднеанглийском связано не непосредственно с герундиальным оборотом, а со всем формированием новой системы ing-овых форм — герундия и причастия настоящего времени.
Такова краткая история длительной формы, суммирующая ее описание в литературе. Подход к ее истории с точки зрения процессов грамматизации и парадигматизации позволяет взглянуть на эту проблему под новым углом.
Грамматизация устойчивого сочетания beоn с причастием настоящего времени началась еще в древнеанглийский период и продолжалась непрерывно, несмотря на временные, но довольно значительные замедления и функционально-стилевые ограничения.
Семантическая неразложимость конструкции подтверждается как древнеанглийскими, так и среднеанглийскими примерами. Стабильность модели возрастает с утратой глагола weorрan, с универсализацией суффикса -ing, но затем вновь временно ослабляется из-за параллельного употребления двух моделей.
Историки отмечают, что изоляция длительной конструкции от сходных образований никогда не была такой полной, какой, например, она стала для формы перфекта. Во все исторические периоды, наряду с длительной конструкцией, употреблялись причастия глагольного характера с разными, более или менее десемантизированными глаголами-связками. Подобно древнеанглийским оборотам с cumеn (NE to come), в последующие века встречаются сочетания причастия настоящего времени с глаголами положения в пространстве и с частично десемантизированными глаголами движения.
Из других признаков грамматизации и парадигматизации очевиден рост грамматического охвата. Несмотря на низкую частотность, уже в среднеанглийском появляются перфектные длительные конструкции. Широко известен пример перфектной формы у Чосера:
“We han ben waitynge al this fourtenyght”.
Позднее всего появляются длительные формы в страдательном залоге, их возникновение тоже связывают с герундиальным оборотом. Вместо таких пассивных по значению, но активных по форме оборотов, как новый вариант, появляется пассив, построенный по действующей модели, но вызвавший большие нарекания современников. Первый пример обнаружен в письмах XVIII в.:
“A fellow whose uppermost upper grinder is being torn out by the roots by a mutton fisted barber.”
Активная конструкция с пассивным значением продолжает употребляться и в
XIX в. и имеет своих защитников и споры продолжаются до конца XIX века.
И, несмотря на резкие протесты, новая форма пассива одерживает верх над своим устаревающим, так и не получившим широкого распространения синонимом - активной формой в пассивном значении.
Что касается лексического охвата, то он тоже с течением времени расширялся, но здесь ограничения были всегда достаточно ощутимы: только непредельные глаголы в древнеанглийском, преимущественно непредельные в среднеанглийском, преимущественно непредельные и глаголы действия — в настоящее время.
Из всего сказанного можно сделать вывод, что степень грамматизации длительной конструкции остается несколько более низкой, чем степень грамматизации перфектных форм, как в X-XVIII вв., так и в современном английском языке. И только с этими оговорками ее можно считать аналитической формой.
Парадигматизацию длительной конструкции датируют концом XVIII — началом
XIX вв., что вполне справедливо, поскольку только к этому времени у нее сложилось свое, специфическое значение, и ее употребление в этом значении стало более или менее регулярным — с разными глаголами и в разных жанрах.
Известно также, что эта наиболее поздняя по времени образования категориальная форма до сих пор остается наименее стабильной: в течение
XIX в., а в особенности в XX в., продолжает расти частотность длительных форм, расширяется их лексический охват, меняются сферы их употребления и удельный вес отдельных значений.
В процессе парадигматизации длительных форм - более чем каких-либо других — проявляется взаимодействие грамматического и стилистического уровней языка.
Стилистические признаки длительной формы не ограничивались тем, что в разные периоды истории она обнаруживала определенную закрепленность за какими-то речевыми или литературными стилями и что, попадая в другую разновидность языка, она, возможно, приобретала определенные стилистические коннотации. Как известно, к стилистическим признакам относятся, кроме того, и стилистические значения и потенции формы, которые могут существовать наряду с грамматическими значениями и сопутствовать им: повышенная выразительность, эмоциональность, выражение формы как стилистического средства. Занимаясь семантикой и функционированием длительных конструкций, многие лингвисты упоминали такие значения, или оттенки значений, которые можно отнести к стилистическим.
Согласно Ф.Моссе употребление формы длительного времени не обусловлено грамматически, выбор ее субъективен и обусловлен направленностью речи. По
Моссе данной функцией могут быть:
1) актуализация (расшифровывается как способность подчеркивать действие как происходящее в определенный момент);
2) неопределенная длительность;
3) постоянность (действие как постоянный, характерный признак);
4) дескриптивность;
5) ограниченная длительность;
6) повторяющееся действие;
7) одновременность;
8) «ингрессивность» (обозначение начала действия);
9) нереальность;
10) эмоциональность;
11) стилистический прием[9].
Описания семантики длительной формы в последующие периоды похожи на список функций Ф. Моссе. Т. Мустанойа, занимаясь глагольными формами среднеанглийского периода, специально подчеркивает, что, хотя длительная форма в среднеанглийском и выражала незавершенность, в большинстве, а может быть, и во всех случаях, она употреблялась прежде всего из-за стремления наиболее наглядно и экспрессивно представить действие; от этой основной функции и возникает обозначение действия как происходящего в определенный момент, обозначение постоянных и повторяющихся действий
(часто с усилительными наречиями ay, ever, always). Мустанойа приводит интересный пример, показывающий взаимоотношения простой и длительной формы:
“...they fonde three of the kynge of Frysys servantes, to whom they asked to whom belongeth that paleys... The sayd thre men ansuerd them wyth grete fere that the paleyce and the ysle was belongyng unto the
Kynge of Fryse.”
Длительную форму was belongyng он считает эмфатической, примерно эквивалентной более позднему did belong[10].
Некоторые лингвисты, рассматривая функционирование глагольных форм в ранненовоанглийском, опять-таки основной функцией длительной конструкции считают «актуализующую» функцию, которая означает, что длительная форма выражает процессность, конкретность, длительность и представляет действие с особой экспрессией и эмфатичностью, а незавершенность действия это всего лишь вторичная функция формы. Характерно, что основное значение
«процессности», которое приписывается длительному виду в современном языке как ее парадигматический дифференциальный признак, интерпретируется многими лингвистами скорее в стилистическом, нежели в грамматическом плане: действие представляется с особой эмфазой, как актуальное, помещаемое в центр внимания, специально акцентируемое.
Обращаясь к употреблению длительной формы в XVI-XVIII вв., также сталкиваемся с примерами полусвободного варьирования, когда выбор длительной формы не вызван грамматической необходимостью, а имеет субъективное или стилистическое основание. В конце XVIII в. четко различается значение длительной формы у предельных глаголов, где подчеркивается незаконченность действия, и у непредельных глаголов, где форма может легко заменяться простой, но, вероятно, выполняет экспрессивную функцию:
“I was going one evening to Martini's concert at Milan, and was just entering the door of the hall, when the Marquisina de F. was coming out, in a sort of a hurry. ...and who, having eyes to see what time and chance are perpetually holding out to him as he journeyeth on his way... .”
Так, в формирующейся категории вида складываются весьма своеобразные отношения, когда различна не только семантическая емкость противочленов, но когда отношения грамматической синонимии полностью не устранены.
Длительная форма имеет более узкие специализированные значения, тогда как недлительная имеет более емкое и менее определенное содержание и может передавать значения длительной формы.
Видимо, объединение длительных форм в один категориальный ряд основывается не столько на его противопоставлении недлительным формам, сколько на их собственном семантическом и формальном сходстве. Как известно, в современном английском языке длительные и недлительные формы часто взаимозаменимы, и выбор длительной формы может диктоваться стилистической направленностью, поскольку она имеет «усилительно- эмоциональные» потенции.
Так, взаимодействие стилистического и грамматического уровней в истории этих форм проявилось в двух отношениях: как медленное, с отступлениями, преодоление лексических, стилистических и диалектных барьеров и как сохранение стилистических потенций и значений в процессе парадигматизации. С этими ограничениями длительная форма вошла в систему как член глагольной парадигмы.
Выводы по главе.

- В древнеанглийский период истории английского языка количество грамматических категорий глагола весьма ограничено: категория времени является двухчленной и представляет собой противопоставление форм настоящего и прошедшего времен; категория вида отсутствует. Все формы глагола синтетические.
- Значение будущего действия передается формой презенса, отнесение действия к будущему определяется контекстуально.
- Видовое значение завершенности передается простой формой претерита и определяется по контексту.
- Свободные синтаксические сочетания глаголов beon, weorрan и habban с причастиями настоящего и прошедшего времени служащие для передачи видовых отношений не являются устойчивыми моделями образования видовых форм.
- Между простыми временными формами и синтаксическими конструкциями видового значения существуют семантические отношения включения и полусвободного варьирования. Простая форма может передавать любое значение данных конструкций, тогда как последние ограничены по семантике: перфектные конструкции имеют видовые значения завершенности и предшествования; конструкции с причастием настоящего времени выражают длительность, незавершенность и тяготеют к более экспрессивным стилистическим средствам.
- Процесс грамматизации модальных сочетаний глаголов sculan и willan с инфинитивом, используемых в качестве дополнительного средства передачи будущего действия еще с древнеанглийского периода, проходит крайне медленно. Образование аналитической формы будущего времени и полное разграничение ее от формы сослагательного наклонения происходит только к концу ранненовоанглийского периода.
- Грамматизация перфектной формы завершается уже к концу среднеанглийского периода, в ранненовоанглийский период категория временной отнесенности прочно входит в глагольную парадигму.
- Синтаксические конструкции со значением длительного действия известны еще с древнеанглийского периода, в среднеанглийском они малоупотребительны и выполняют скорее стилистическую, нежели грамматическую функцию. Образование аналитической формы грамматической категории вида датируется концом ранненовоанглийского периода.
Глава II. Структурно-семантические особенности видо-временных форм глагола в современном английском языке.

По данным большинства грамматик современного английского языка в изъявительном наклонении действительного залога английского глагола функционируют четыре основных типа форм: неопределенные, перфектные, длительные, перфектно-длительные. За исключением неопределенных форм настоящего (go/goes) и прошедшего (went) времен все они построены аналитически. Но и эти две формы существуют в двух вариантах каждая: go/goes – do/does go; went – did go, причем вторые варианты также имеют аналитическую структуру. Формы каждого типа объединяются общими структурными признаками: так для длительных форм характерен показатель be
+ причастие настоящего времени, для перфектных – показатель have + причастие прошедшего времени, для перфектно-длительных – have + be + причастие настоящего времени, общий показатель неопределенных форм не может быть определен столь четко, однако если принимать во внимание только аналитические формы данного типа, то его можно условно обозначить как «вспомогательный глагол + инфинитив». Отсутствие структурного стереотипа у этих форм объясняется особенностями их исторического развития. Если перфектные, длительные и перфектно-длительные формы могут рассматриваться в целом как инновации английского языка, возникшие в разное время в историческую эпоху его развития, то неопределенные формы в этом отношении неоднородны: часть их (go/goes, went) представляют собой наследие доисторического периода развития языка, оставшиеся же – сравнительно недавнее новшество. Отсюда и принципиальные различия в их структуре. Аналитические варианты первых также являются нововведениями, возникшими в XIV – XVIIвв. и свидетельствующие о том, что грандиозная перестройка охватившая в разное время все стороны грамматического строя английского языка, коснулась и самых глубинных его слоев: старые синтетические формы стали реорганизовываться в соответствии с новыми аналитическими моделями. Однако в сфере глагола процесс ломки старых синтетических моделей и переход к новым аналитическим осуществился не полностью: аналитические модели установились только как варианты синтетических в вопросительных и отрицательных формах; в утвердительной же форме после некоторых колебаний закрепилась исконная синтетическая модель. Аналитическая модель в утвердительных предложениях в современном английском языке функционирует лишь с утвердительно-эмфатическим значением.
В теоретической грамматике английского языка все разновидности данных форм принято называть «временами». Таким образом английскому глаголу как бы приписывается способность дифференцировать шестнадцать временных ступеней. Однако в описаниях самих значений форм и их употребления фигурируют значения, отличные от значений времени даже в самом широком толковании этого понятия, например длительность, повторность, результативность, из чего возникает необходимость переосмысления данных значений как характеризующих не время совершения действия, а способ его протекания, и требует рассмотрение данных форм с точки зрения не только временных, но и видовых отношений. Однако трактовка рассматриваемых форм как единой системы не становится от этого определеннее. По-прежнему неясно в каком отношении между собой находятся значения вида и времени и как они распределяются среди известных шестнадцати форм.
Вся история учений об английском глаголе являет собой серию попыток построить такую модель видо-временных отношений, которая охватывала бы все общие и частные значения каждой из рассматриваемых форм. В настоящее время мнения ученых-грамматистов по данной проблеме сходятся лишь по нескольким позициям. Так, в настоящее время в системе форм английского глагола безоговорочно выделяются грамматические категории времени и вида, хотя и в различном толковании. Кроме того выделяется дополнительная категория временной отнесенности, предложенная А.И.Смирницким, теория о которой поддерживается большинством исследователей, хотя у нее и есть противники в научных кругах.
В дальнейшем в данной главе наиболее подробно рассматриваются самые спорные вопросы, связанные со значениями категорий времени, вида и специальной категории временной отнесенности в современном английском языке.
Грамматическая категория времени.

Содержанием грамматической категории времени глагола является передача отношений объективного или физического времени. Для человека время делится на уже истекшее – прошедшее, еще не наступившее – будущее и момент бытия, который их разделяет – настоящее. Именно эти три фазы в осознанном человеком бытие всего сущего и находят свое отражение в грамматической категории времени. Таким образом, категория времени в значительной степени психологична, что отчетливее всего сказывается в трактовке настоящего времени. Ибо, «несмотря на то, что настоящим принято считать момент речи – то есть некую не имеющую протяженности величину, умозрительную границу между прошедшим и еще не совершившимся, психологически оно осознается не как таковое а как некоторая фаза, имеющая определенную протяженность и захватывающая часть областей и прошедшего и будущего»[11]. Эта особенность нашего восприятия времени обуславливает отсутствие принципиальной разницы в психологической трактовке настоящего, прошедшего и будущего, которые в одинаковой мере интуитивно интерпретируются нами как определенные стадии в общем ходе времени, отсюда и отсутствие этих различий в языковой сфере. В самом деле, несмотря на то, что физическое настоящее представляет собой лишь мгновение, условно разделяющее прошедшее и будущее, грамматическое настоящее по своему значению весьма обширно, так как его формы передают действия не только совпадающие с моментом речи, но и действия, выходящие за пределы этого момента, но соотносящиеся с психологической сферой нашего настоящего, которая физически включает и прошлое и будущее, хотя и представляемые довольно неопределенно. То есть грамматическое время также как и психологическое предполагает известную протяженность трех временных ступеней: настоящего, прошедшего и будущего.
Но вопрос о соотнесении данных психологических фаз времени с глагольными формами, составляющими систему времен английского глагола, является крайне спорным вопросом в современной лингвистике. Диапазон, в пределах которого варьируется оценка количества грамматических значений, дифференцирующих различные значения времени в пределах этой категории, то есть количество временных ступеней, выражаемых видо-временными формами английского глагола, весьма обширен. Согласно представлениям различных лингвистов, система времен английского глагола может рассматриваться как восьми-, семи-, шести-, четырех-, трех- и двухвременная система. Такое разнообразие взглядов на систему времен английского глагола обусловливается отрицанием или признанием различными исследователями значений определенных ступеней времени у некоторых английских глагольных форм, а также различием взглядов на содержание категории вида английского глагола, в том числе отрицание или признание ими существования самой категории вида как таковой.

Проблема категориальной формы будущего времени.
В основе концепции представляющей систему времен английского глагола строго как двухвременную, то есть исторически сложившееся противопоставление синтетических форм настоящего и прошедшего времени, лежит идея о том, что формы, традиционно называемые формами будущего времени, не могут считаться грамматическими формами в собственном смысле слова, потому что во всех случаях употребления этих форм их первый компонент в той или иной степени обязательно сохраняет свое изначальное модальное значение и, следовательно, не может рассматриваться как глагол вспомогательный, как формальный показатель определенного грамматического значения, а тем самым и весь комплекс shall/will + инфинитив должен интерпретироваться не как аналитическая форма слова, а как свободное сочетание двух слов. Данная теория поддерживается большим количеством как отечественных так и зарубежных лингвистов, среди которых следует выделить англистов занимающих крайние позиции в отрицании существовании формы будущего времени в системе времен английского глагола – Л.С.Бахударов и
О.Есперсон, в работах которых данная концепция получает наиболее последовательное обоснование. Л.С. Бахударов в своих трудах к приведенным выше аргументам заставляющим усомниться в существовании в английском языке грамматического будущего времени добавляет еще несколько соображений, обосновывающих несоответствие сочетания shall/will + инфинитив самому определению аналитической формы как таковой[12], однако по мнению некоторых исследователей [А.И.Смирницкий; Б.А.Ильиш и пр.] аргументация выдвинутая Л.С.Бахударовым в доказательство данной концепции недостаточна, поскольку является приложимой только к ограниченному количеству языковых фактов, но не ко всем. То есть в данном случае признание или полное отрицание существования аналитической формы будущего времени сводится к объективному рассмотрению языковых фактов, как в современном английском языке, так и на различных этапах его развития, которые, и только которые, позволяют делать общие выводы о характере сочетаний shall/will + инфинитив.
Исследования подобного рода предпринимались в большем или меньшем масштабе почти всеми грамматистами, кто так или иначе рассматривал вопрос о содержании системы времен английского глагола. Вопрос развития аналитических форм будущего времени в английском языке подробно рассматривается в предыдущей главе, согласно которой бытовавшие некогда в языке свободные сочетания глаголов shall и will несущих модальное значение с инфинитивом расщепились на две ветви, одна из которых сохранила свой исторический статус и легла в основу современного сослагательного наклонения, а другая грамматизировалась – глаголы shall и will утратили свою специфическую модальность и превратились в формальные показатели будущего времени. Соображения, которые приводятся в доказательство того, что рассматриваемые сочетания представляют собой грамматические формы будущего времени, касаются как семантики данных сочетаний так и их формальной стороны.
Что касается содержательной стороны данных конструкций, то приписывание модального значения сочетанию shall/will с инфинитивом или отрицание такого значения у этих сочетаний в тех или иных случаях их конкретного употребления основывается на субъективном восприятии исследователя.
Объективно же на нейтральность этих сочетаний в отношении какого бы то ни было модального значения может указывать контекст, содержащий модальные сочетания, семантика которых несовместима с возможным модальным значением глаголов shall и will. Содержание предложения в целом может противоречить тем модальным значениям, которые в иных контекстных условиях могли быть приписаны этим глаголам. Так, например, общая модальность предложений выражающих сомнение или предположение может явно не совмещаться с потенциальными модальными значениями shall, выражающими принуждение, угрозу, обещание во всем многообразии их оттенков, и will, выражающими волеизъявление либо намерение:
“I doubt if I shall ever see you again”;
“… I cannot tell whether he will be alive by the time we can get a doctor to see him”.
В других предложениях контекст в целом не позволяет усматривать у глаголов shall и will никакого модального значения:
“I came to say that I shall be serving luncheon in a quarter of an hour”;
“You never were there, and you never will be”.
Также в некоторых случаях если и можно усмотреть у выделенных форм какие-либо модальные значения, то они распределяются следующим образом: shall передает волеизъявление, намерение, то есть значения, обычно обнаруживаемые у глагола will, а will – предостережение, угрозу, то есть значения, свойственные, как правило, глаголу shall:
“Indeed. Begging your pardon, sir, I shall not. I shall just go on with it as usual”;
“I warn you, though, that any repetition of that fact will be a criminal, not an ethical offence”.
Все это может свидетельствовать о том, что, по крайней мере, в приведенных контекстах, глаголы shall и will лишены какого либо модального значения и передают просто отношения будущего времени. А раз полная десемантизация данных глаголов, которая безусловно прослеживается как в приведенных примерах из современного английского языка, так и в контекстах из более ранних периодов развития языка, примеры которых приводились в предыдущей главе, принципиально возможна в одних случаях, то ничто не препятствует ее наличию и в других.
Что касается формальной точки зрения, то здесь существенными представляются следующие моменты. Во-первых, можно с уверенностью утверждать, что процесс вытеснения глагола shall глаголом will из всех позиций при выражении будущего времени, начавшийся еще в XVII веке, о чем было сказано в предыдущей главе, к настоящему времени практически завершился. В современном английском языке для образования формы будущего времени для всех лиц за редким исключением используется глагол will, что отмечается всеми практическими грамматиками современного английского языка. Глагол же shall, при использовании его в разговорной речи, практически всегда имеет модальное значение – долженствования, угрозы и пр. Что является еще одним доказательством существования формы будущего времени в категории времени английского глагола. Также невозможно приписать модальные значения той форме первого компонента рассматриваемых сочетаний, которую он получил в устной речи “’ll”, и которая, хотя исторически и восходит к will, естественным образом распространилась и на первое лицо. Такое стирание формальных различий между двумя глаголами возможно только при условии интуитивной интерпретации их как тождественных, то есть при условии, что в определенных ситуациях эти глаголы не имеют дифференцированных модальных значений, а служат только для отнесения действия в будущее.
И наконец, согласно исследованиям Е.А.Корнеевой, Н.А.Кобриной, о существовании shall и will полностью лишенных модальных значений, говорят и наблюдения за звуковой речью: модальные глаголы shall и will всегда несут сильное звуковое ударение, в то время как shall и will вспомогательные, как правило, лишены какого бы то ни было ударения[13].
Таким образом, с точки зрения современного английского языка грамматическое будущее время представляется не менее реальным фактом, чем настоящее и прошедшее, а следовательно категория времени представляет собой противопоставление не двух, а трех временных форм.
Проблема категориальной формы «будущее в прошедшем».
Также нельзя не упомянуть о так называемой форме «будущее в прошедшем», которая, по мнению некоторых лингвистов, могла бы претендовать на выделение в качестве особого, четвертого времени, передающего, с одной стороны, отношения будущего времени, а с другой – связь этих отношений с прошедшим. Эта связь с прошедшим состоит в том, что в то время как для первых трех форм точкой отсчета является настоящее, то есть момент речи, для четвертой формы такая исходная точка лежит в прошлом и, следовательно, действия, обозначаемые этой формой, хоть и носят название будущих, по отношению к настоящему могут лежать как в собственном будущем, так и в настоящем, так и в фактическом прошлом.
Среди работ лингвистов выделяющих «будущее в прошедшем» в особую временную форму в категории времени английского глагола, можно отметить труды И.П.Ивановой, вводящей понятие временного центра – моментов прошедшего и будущего, с которыми непосредственно соотнесены действия, выраженные формами прошедшего или будущего времени, и посредством которых они соотносятся с моментом речи. По ее мнению, «зависимое будущее»
(согласно терминологии автора) передает действие, которому предстоит совершиться после временного центра прошедшего времени и является зависимым от него.
К наиболее непримиримым же противникам данной теории относится
А.И.Смирницкий, который рассматривает систему времен английского глагола исключительно как трехчленную, считая, что форма «будущее в прошедшем» относится к категории условного наклонения, а не времени. Действительно, формально во всех случаях «будущее в прошедшем» внешне полностью совпадает с модальным образованием с should/would, которая признается условным наклонением:
“I thought it would rain” – «Будущее в прошедшем»;
“I think it would rain, if it were not so windy” – «Условное наклонение».
Также, как видно из приведенного примера, в значении данных форм можно усмотреть некоторое сходство, дающее, по мнению А.И.Смирницкого, основания для отождествления их категориальной принадлежности.
«Будущее в прошедшем» появляется только в косвенной и несобственной прямой речи и без учета особенностей такой речи в английском языке нельзя определить место этого «будущего» в общей системе английского языка.
Таким образом, «будущее в прошедшем» не определяется все же как особое
«время» в морфологической системе английского глагола, несмотря на обманчивое сходство его с подлинными временами.
Грамматическая категория вида.

Страницы: 1, 2, 3, 4