Учебник по международным отношениям

модернизм, транснационализм и неомарксизм.

' Впрочем, они и не ставят перед собой подобную цель. Их цель в другом —

осмысление состояния и теоретического уровня, достигнутого наукой о

международных отношениях, путем обобщения имеющихся концептуальных подходов

и сопоставления их с тем, что было сделано ранее.

18

Наследие Фукидвда, Макиавелли, Гоббса, де Ватгеля и Клаузевица, с одной

стороны, Витория, Греция, Канта, — с другой, нашло свое непосредственное

отражение в той крупной научной дискуссии, которая возникла в США в период

между двумя ми-Лрвыми войнами, дискуссии между реалистами и идеалистами.

|ИгИдеализм в современной науке о международных отношени-уУ имеет и более

близкие идейно-теоретические истоки, в качес-'тве которых выступают

утопический социализм, либерализм и пацифизм XIX в. Его основная посылка —

убеждение в необходимости и возможности покончить с мировыми войнами и

вооруженными конфликтами между государствами путем правового регулирования

и демократизации международных отношений, распространения на них норм

нравственности и справедливости. Согласно данному направлению, мировое

сообщество демократических государств, при поддержке и давлении со стороны

общественного мнения, вполне способно улаживать возникающие между его

членами конфликты мирным путем, методами правового регулирования,

увеличения числа и роли международных организаций, способствующих

расширению взаимовыгодного сотрудничества и обмена. Одна из его

приоритетных тем — это создание системы коллективной безопасности на основе

добровольного разоружения и взаимного отказа от войны как инструмента

международной политики. В политической практике идеализм нашел свое

воплощение в разработанной после первой мировой войны американским

президентом Вудро Вильсоном программы создания Лиги Наций (17), в Пакте

Бриана-Келлога (1928 г.), предусматривающем отказ от применения силы в

межгосударственных отношениях, а также в доктрине Стаймсона (1932 г.), по

которой США отказываются от дипломатического признания любого изменения,

если оно достигнуто при помощи силы. В послевоенные годы идеалистическая

традиция нашла определенное воплощение в деятельности таких американских

политиков как госсекретарь Джон Ф. Даллес и госсекретарь Збигнев Бже-

зинский (представляющий, впрочем, не только политическую, но и

академическую элиту своей страны), президент Джимми Картер (1976—1980) и

президент Джордж Буш (1988—1992). В научной литературе она была

представлена, в частности, книгой таких американских авторов как Р. Кларк и

Л.Б. Сон «Достижение мира через мировое право». В книге предложен проект

поэтапно-

' Иногда это направление квалифицируется как утопизм (см., например:

СаггЕ.Н. The Twenty Years of Crisis, 1919-1939. London. 1956.

19

го разоружения и создания системы коллективной безопасности для всего мира

за период 1960—1980 гг. Основным инструментом преодоления войн и достижения

вечного мира между народами должно стать мировое правительство, руководимое

ООН и действующее на основе детально разработанной мировой конституции

(18). Сходные идеи высказываются в ряде работ европейских авторов (19).

Идея мирового правительства высказывалась и в папских энцикликах: Иоанна

XXIII — «Pacem in terns» or 16.04.63, Павла VI — «Populorum progressio» от

26.03.67, а также Иоанна-Павла II — от 2.12.80, который и сегодня выступает

за создание «политической власти, наделенной универсальной компетенцией».

Таким образом, идеалистическая парадигма, сопровождавшая историю

международных отношений на протяжении веков, сохраняет определенное влияние

на умы и в наши дни. Более того, можно сказать, что в последние годы ее

влияние на некоторые аспекты теоретического анализа и прогнозирования в

области международных отношений даже возросло, став основой практических

шагов, предпринимаемых мировым сообществом по демократизации и гуманизации

этих отношений, а также попыток формирования нового, сознательно

регулируемого мирового порядка, отвечающего общим интересам всего

человечества.

В то же время следует отметить, что идеализм в течение длительного

времени (а в некотором отношении — и по сей день1) считался утратившим

всякое влияние и уж во всяком случае — безнадежно отставшим от требований

современности. И действительно, лежащий в его основе нормативистский подход

оказался глубоко подорванным вследствие нарастания напряженности в Европе

30-х годов, агрессивной политики фашизма и краха Лиги Наций, развязывания

мирового конфликта 1939—1945 гг. и «холодной войны» в последующие годы.

Результатом стало возрождение на американской почве европейской

классической традиции с присущим ей выдвижением на передний план в анализе

международных отношений таких понятий, как «сила» и «баланс сил»,

«национальный интерес» и «конфликт».

Политический реализм не только подверг идеализм сокрушительной критике, —

указав, в частности, на то обстоятельство, что идеалистические иллюзии

государственных деятелей того вре-

' В большинстве изданных на Западе учебников по международным отношениям

идеализм как самостоятельное теоретическое направление либо не

рассматривается, либо служит не более, чем "критическим фоном" при анализе

политического реализма и других теоретических направлений.

20

мени в немалой степени способствовали развязыванию второй мировой войны, —

но и предложил достаточно стройную теорию. Ее наиболее известные

представители — Рейнхольд Нибур, Фредерик Шуман, Джордж Кеннан, Джордж

Шварценбергер, Кеннет Томпсон, Генри Киссинджер, Эдвард Карр, Арнольд Уол-

ферс и др. — надолго определили пути науки о международных отношениях.

Бесспорными лидерами этого направления стали Ганс Моргентау и Реймон Арон.

1 Работа Г. Моргентау «Политические отношения между наци-\я]Ми. Борьба

за власть», первое издание которой увидело свет в •|48 году, стала своего

рода «библией» для многих поколений (Д||аентов-политологов как в самих США,

так и в других странах ''JSffaaa. С точки зрения Г. Моргентау международные

отношения / ппЬдставляют собой арену острого противоборства государств. В

остюве всей международной деятельности последних лежит их стремление к

увеличению своей власти, или силы (power) и уменьшению власти других. При

этом термин «власть» понимается в самом широком смысле: как военная и

экономическая мощь государства, гарантия его наибольшей безопасности и

процветания, славы и престижа, возможности для распространения его

идеологических установок и духовных ценностей. Два основных пути, на

которых государство обеспечивает себе власть, и одновременно два

взаимодополняющих аспекта его внешней политики — это военная стратегия и

дипломатия. Первая из них трактуется в духе Клаузевица: как продолжение

политики насильственными средствами. Дипломатия же, напротив, есть мирная

борьба за власть. В современную эпоху, говорит Г. Моргентау, государства

выражают свою потребность во власти в терминах «национального интереса».

Результатом стремления каждого из государств к максимальному удовлетворению

своих национальных интересов является установление на мировой арене

определенного равновесия (баланса) власти (силы), которое является

единственным реалистическим способом обеспечить и сохранить мир.

Собственно, состояние мира — это и есть состояние равновесия сил между

государствами.

Согласно Моргентау, есть два фактора, которые способны удерживать

стремления государств к власти в каких-то рамках — это международное право

и мораль. Однако слишком доверяться им в стремлении обеспечить мир между

государствами — означало бы впадать в непростительные иллюзии

идеалистической школы. Проблема войны и мира не имеет никаких шансов на

решение при помощи механизмов коллективной безопасности или по-

21

средством ООН. Утопичны и проекты гармонизации национальных интересов путем

создания мирового сообщества или же мирового государства. Единственный

путь, позволяющий надеяться избежать мировой ядерной войны — обновление

дипломатии.

В своей концепции Г. Моргентау исходит из шести принципов политического

реализма, которые он обосновывает уже в самом начале своей книги (20). В

кратком изложении они выглядят следующим образом.

1. Политика, как и общество в целом, управляется объективными законами,

корни которых находятся в вечной и неизменной человеческой природе. Поэтому

существует возможность создания рациональной теории, которая в состоянии

отражать эти законы — хотя лишь относительно и частично. Такая теория

позволяет отделять объективную истину в международной полигике от

субъективных суждений о ней.

2. Главный показатель политического реализма — «понятие интереса,

выраженного в терминах власти». Оно обеспечивает связь между разумом,

стремящимся понять международную полигику, и фактами, подлежащими познанию.

Оно позволяет понять политику как самостоятельную сферу человеческой

жизнедеятельности, не сводимую к этической, эстетической, экономической или

религиозной сферам. Тем самым указанное понятие позволяет избежать двух

ошибок. Во-первых, суждения об интересе политического деятеля на основе

мотивов, а не на основе его поведения. И, во-вторых, выведения интереса

политического деятеля из его идеологических или моральных предпочтений, а

не из его «официальных обязанностей».

Политический реализм включает не только теоретический, но и нормативный

элемент: он настаивает на необходимости рациональной политики. Рациональная

полигика — это правильная политика, ибо она минимизирует риски и

максимизирует выгоды. В то же время рациональность политики зависит и от ее

моральных и практических целей.

3. Содержание понятия «интерес, выраженный в терминах власти» не является

неизменным. Оно зависит от того политического и культурного контекста, в

котором происходит формирование международной политики государства. Это

относится и к понятиям «сила» (power) и «политическое равновесие», а также

к такому исходному понятию, обозначающему главное действующее лицо

международной политики, как «государство-нация».

Политический реализм отличается от всех других теоретических школ прежде

всего в коренном вопросе о том, как изменить

22

современный мир. Он убежден в том, что такое изменение может быть

осуществлено только при помощи умелого использования объективных законов,

которые действовали в прошлом и будут действовать в будущем, а не путем

подчинения политической реальности некоему абстрактному идеалу, который

отказывается признавать такие законы.

4. Политический реализм признает моральное значение политического

действия. Но одновременно он осознает и существование неизбежного

противоречия между моральным императивом и требованиями успешного

политического действия. Главные моральные требования не могут быть

применены к деятельности государства как абстрактные и универсальные нормы.

Они должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени.

Государство не может сказать: «Пусть мир погибнет, но справедливость должна

восторжествовать!». Оно не может позволить себе самоубийство. Поэтому

высшая моральная добродетель в международной политике — это умеренность и

осторожность.

5. Политический реализм отказывается отождествлять моральные стремления

какой-либо нации с универсальными моральными нормами. Одно дело — знать,

что нации подчиняются моральному закону в своей политике, и совсем другое —

претендовать на знание того, что хорошо и что плохо в международных

отношениях.

6. Теория политического реализма исходит из плюралистической концепции

природы человека. Реальный человек — это и «экономический человек», и

«моральный человек», и «религиозный человек» и т. д. Только «политический

человек» подобен животному, ибо у него нет «моральных тормозов». Только «мо-

ральныйчеловек» — глупец, т.к. он лишен осторожности. Только

*PeJЭДi^^fe^йLчeлoвeкoм'> может быть лишь святой, поскольку у

него^й^Ынв^^еланий.

^Тризнжвая это, политический реализм отстаивает относительную

автономность указанных аспектов и настаивает на том, что познание каждого

из них требует абстрагирования от других и происходит в собственных

терминах.

Как мы увидим из дальнейшего изложения, не все из вышеприведенных

принципов, сформулированных основателем теории политического реализма Г.

Моргентау, безоговорочно разделяются другими приверженцами — и, тем более,

противниками— данного направления. В то же время его концептуальная

стройность, стремление опираться на объективные законы общественного

развития, стремление к беспристрастному и строгому ана-

23

лизу международной действительности, отличающейся от абстрактных идеалов и

основанных на них бесплодных и опасных иллюзиях, — все это способствовало

расширению влияния и авторитета политического реализма как в академической

среде, так и в кругах государственных деятелей различных стран.

Однако и политический реализм не стал безраздельно господствующей

парадигмой в науке о международных отношениях. Превращению его в

центральное звено, цементирующее начало некоей единой теории с самого

начала мешали его серьезные недостатки.

Дело в том, что, исходя из понимания международных отношений как

«естественного состояния» силового противоборства за обладание властью,

политический реализм, по существу, сводит эти отношения к

межгосударственным, что значительно обедняет их понимание. Более того,

внутренняя и внешняя политика государства в трактовке политических

реалистов выглядят как не связанные друг с другом, а сами государства — как

своего рода взаимозаменяемые механические тела, с идентичной реакцией на

внешние воздействия. Разница лишь в том, что одни государства являются

сильными, а другие — слабыми. Недаром один из влиятельных приверженцев

политического реализма А. Уолферс строил картину международных отношений,

сравнивая взаимодействие государств на мировой арене со столкновением шаров

на бил-лиардном столе (21). Абсолютизация роли силы и недооценка значения

других факторов, — например таких, как духовные ценности, социокультурные

реальности и т.п., — значительно обедняет анализ международных отношений,

снижает степень его достоверности. Это тем более верно, что содержание

таких ключевых для теории политического реализма понятий, как «сила» и

«национальный интерес», остается в ней достаточно расплывчатым, давая повод

для дискуссий и многозначного толкования. Наконец, в своем стремлении

опираться на вечные и неизменные объективные законы международного

взаимодействия политический реализм стал, по сути дела, заложником

собственного подхода. Им не были учтены весьма важные тенденции и уже

произошедшие изменения, которые все в большей степени определяют характер

современных международных отношений от тех, которые господствовали на

международной арене вплоть до начала XX века. Одновременно было упущено еще

одно обстоятельство: то, что указанные изменения требуют применения, наряду

с традиционными, и новых методов и средств научного анализа международных

отношений. Все это вызвало критику в ад-

24

рее политического реализма со стороны приверженцев иных под-хов, и, прежде

всего, со стороны представителей так называемого модернистского направления

и многообразных теорий взаимозависимости и интеграции. Не будет

преувеличением сказать, что эта полемика, фактически сопровождавшая теорию

политического реализма с ее первых шагов, способствовала все большему

осознанию необходимости дополнить политический анализ международных реалий

социологическим.

Представители ^модернизма*, или «научного» направления в анализе

международных отношений, чаще всего не затрагивая исходные постулаты

политического реализма, подвергали резкой критике его приверженность

традиционным методам, основанным, главным образом, на интуиции и

теоретической интерпретации. Полемика между «модернистами» и

«традиционалистами» достигает особого накала, начиная с 60-х гг., получив в

научной литературе название «нового большого спора» (см., например: 12 и

22). Источником этого спора стало настойчивое стремление ряда

исследователей нового поколения (Куинси Райт, Мортон Кап-лан, Карл Дойч,

Дэвид Сингер, Калеви Холсти, Эрнст Хаас и мн. др.) преодолеть недостатки

классического подхода и придать изучению международных отношений подлинно

научный статус. Отсюда повышенное внимание к использованию средств

математики, формализации, к моделированию, сбору и обработке данных, к

эмпирической верификации результатов, а также других исследовательских

процедур, заимствованных из точных дисциплин и противопоставляемых

традиционным методам, основанным на интуиции исследователя, суждениях по

аналогии и т.п. Такой подход, возникший в США, коснулся исследований не

только международных отношений, но и других сфер социальной

действительности, явившись выражением проникновения в общественные науки

более широкой тенденции позитивизма, возникшей на европейской почве еще в

XIX в.

Действительно, еще Сеи-Симон и О. Конт предприняли попытку применить к

изучению социальных феноменов строгие научные методы. Наличие солидной

эмпирической традиции, методик, уже апробированных в таких дисциплинах как

социология или психология, соответствующей технической базы, дающей

исследователям новые средства анализа, побудило американских ученых,

начиная с К. Райта, к стремлению использовать весь этот багаж при изучении

международных отношений. Подобное стремление сопровождалось отказом от

априорных суждений относительно влияния тех или иных факторов на характер

меж-

25

дународных отношений, отрицанием как любых «метафизических предрассудков»,

так и выводов, основывающихся, подобно марксизму, на детерминистских

гипотезах. Однако, как подчеркивает М. Мерль (см.: 16, р. 91—92), такой

подход не означает, что можно обойтись без глобальной объяснительной

гипотезы. Исследование же природных явлений выработало две противоположных

модели, между которыми колеблются и специалисты в области социальных наук.

С одной стороны, это учение Ч. Дарвина о безжалостной борьбе видов и законе

естественного отбора и его марксистская интерпретация. С другой —

органическая философия Г. Спенсера, в основу которой положена концепция

постоянства и стабильности биологических и социальных явлений. Позитивизм в

США пошел по второму пути — пути уподобления общества живому организму,

жизнь которого основана на дифференциации и координации его различных

функций. С этой точки зрения, изучение международных отношений, как и

любого иного вида общественных отношений, должно начинаться с анализа

функций, выполняемых их участниками, с переходом затем к исследованию

взаимодействий между их носителями и, наконец, — к проблемам, связанным с

адаптацией социального организма к своему окружению. В наследии

органицизма, считает М. Мерль, можно выделить два течения. Одно из них

уделяет главное внимание изучению поведения действующих лиц, другое —

артикуляции различных типов такого поведения. Соответственно, первое дало

начало бихевиоризму, а второе — функционализму и системному подходу в науке

о международных отношениях (см.: там же, р. 93).

Явившись реакцией на недостатки традиционных методов изучения

международных отношений, применяемых в теории политического реализма,

модернизм не стал сколь-либо однородным течением — ни в теоретическом, ни в

методологическом плане. Общим для него является, главным образом,

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24