Учебник по международным отношениям

на этот раз речь идет об информационных технологиях. Доступность

специализированных рынков, экспертной информации, высшего образования и

медобслуживания дает гражданам те преимущества, которыми они не обладали в

простой деревне. Именно благодаря этим преимуществам уровень налогов может

расти без риска вынудить индивидов или фирмы обосноваться в другом месте.

Любое же необдуманное расширение этого поля — например, внезапное повышение

налогов сверх определенных пределов, способное вызвать конфискацию

совокупного дохода граждан, чревато риском внутренних конфликтов в стране.

С этой точки зрения одной из причин развала Советского Союза стала его

неспособность генерировать ресурсы, требуемые для финансирования своего

военного аппарата (27).

58

Таким образом, для сторонников описанных позиций вопрос о первичности

внутренней политики по отношению к внешней или наоборот не имеет

принципиального значения: по их мнению и та, и другая детерминированы

факторами иного, прежде всего, технологического характера. При этом, если

уже неореалисты признают, что в наши дни государство больше не является

единственным участником мировой политики, то согласно многим представителям

теорий взаимозависимости и структурализма оно все больше утрачивает и

присущую ему прежде основную роль в ней. На передний план выступают такие

международные акторы, как межправительственные и неправительственные

организации, транснациональные корпорации, политические и социальные

движения и т.п. Степень влияния этих, новых акторов на мировую политику,

усиливающаяся роль международных режимов и структур иллюстрируются, в

частности, происходящими в ней сегодня и составляющими ее наиболее

характерную черту интеграционными процессами.

Еще дальше в этом отношении идут сторонники школы транснационализма (28).

По их мнению, в наши дни основой мировой политики уже не являются отношения

между государствами. Многообразие участников (межправительственные и

неправительственные организации, предприятия, социальные движения,

различного рода ассоциации и отдельные индивиды), видов (культурное и

научное сотрудничество, экономические обмены, родственные отношения,

профессиональные связи) и «каналов» (межуниверситетское партнерство,

конфессиональные связи, сотрудничество ассоциаций и т.п.) взаимодействия

между ними вытесняют государство из центра международного общения,

способствуют трансформации такого общения из «интернационального» (т.е.

межгосударственного, если вспомнить этимологическое значение этого термина)

в «транснациональное» (т.е. осуществляющееся помимо и без участия

государств). Для новых акторов, число которых практически бесконечно, не

существует национальных границ. Поэтому на наших глазах возникает

глобальный мир, в котором разделение политики на внутреннюю и внешнюю

теряет всякое значение.

Значительное влияние на подобный подход оказали выдвинутые еще в 1969

году Дж. Розенау идеи о взаимосвязи между внутренней жизнью общества и

международными отношениями, о роли^социальных, экономических и культурных

факторов в объяснении международного поведения правительств, о «внешних»

источниках, которые могут иметь чисто «внутренние», на первый взгляд,

события и т.п. (29).

59

Розенау был и одним из первых, кто стал говорить о «раздвоенности» мира:

с этой точки зрения современность характеризуется сосуществованием, с одной

стороны, поля межгосударственных взаимоотношений, в котором действуют

«законы» классической дипломатии и стратегии; и, с другой стороны — поля, в

котором сталкиваются «акторы вне суверенитета», т.е. негосударственные

участники. Отсюда и «двухслойность» мировой политики: межгосударственные

отношения и взаимодействие негосударственных акторов составляют два

самостоятельных, относительно независимых, параллельных друг другу мира

«пост-международной» политики (30).

Продолжая эту мысль, французский политолог Б. Бади останавливается на

проблеме импорта странами «Юга» западных политических моделей (в частности

— государства как института политической организации людей). В широком

смысле можно констатировать, с его точки зрения, явный провал

универсализации западной модели политического устройства. Именно в этом

провале заключается, по его мнению, основной источник беспорядка в

современных международных отношениях и наблюдающихся сегодня противоречивых

и сложных процессов переустройства мира (31).

В той мере, в какой государство-нация не соответствует социо-культурным

традициям обществ-импортеров, члены этих обществ не чувствуют себя

связанными с данной моделью политического устройства, не идентифицируют

себя с ней. Отсюда наблюдаемый в постколониальных странах феномен

отторжения гражданских отношений. А поскольку социальная динамика не терпит

пустоты, это отторжение ведет социальных акторов к поиску новых

идентичностей и иных форм социально-политической организации. С этим

связано такое явление, получившее широкое распространение в современном

мире (и несущее в себе огромный конфликтный потенциал), как вспышка

партикуляризма, которую ошибочно отождествляют с национализмом или

пробуждением наций. На самом деле происходит как раз обратное. Инфляция

идентичности характеризуется в действительности ненадежностью способов ее

кристаллизации и поиском замещающих ее иных форм социальных и политических

отношений. Такой поиск идет как в направлении микрокоммунитарных

реконструкций («я не чувствую себя гражданином, следовательно, вместо

этого, я рассматриваю себя прежде всего как члена моего клана, даже моей

семьи, моей деревни»), так и создания макрокомму-нитарных связей («я

идентифицирую себя с определенной религией, с определенной языковой,

культурной или исторической

60

общностью, которая выходит за пространственные рамки прежних наций-

государств»).

С точки зрения вопроса о соотношении внутренней и внешней политики это

достаточно серьезный феномен. Перед лицом утраты легитимности правительств

и малопривлекательного характера моральных и идеологических аргументов,

которые они берут на вооружение для оправдания своих действий, политические

лидеры все больше стремятся придать этим действиям не только национальное,

но и международное значение. Так, Б. Ельцин и политические силы,

выступавшие на его стороне во время октябрьских событий 1993 года,

стремились привлечь на свою сторону общественное мнение граждан не только

своей страны, но и всего международного сообщества, и прежде всего —

ведущих Западных держав, используя существующие в них демократические

традиции, а также опасения глобальных последствий призывов российской

оппозиции к вооруженному противостоянию режиму. В свою очередь, оппозиция,

независимо от провозглашаемых ею лозунгов, также стремилась создать о себе

определенный имидж не только внутри страны, но и за рубежом.

Завершая рассмотрение проблемы соотношения внутренней и внешней политики

можно сделать следующие выводы.

Во-первых, детерминистские объяснения соотношения внутренней и внешней

политики малоплодотворны. Каждое из них — идет ли речь о «первичности»

внутренней политики по отношению к внешней или наоборот, — отражает лишь

часть истины и потому не может претендовать на универсальность. Более того,

уже сама продолжительность подобного рода полемики — а она длится

фактически столько, сколько существует политическая наука, — говорит о том,

что на самом деле в ней отражается тесная связь эндогенных и экзогенных

факторов политической жизни. Любые сколь-либо значимые события во

внутриполитической жизни той или иной страны немедленно отражаются на ее

международном положении и требуют от нее соответствующих шагов в области

внешней политики. Так, например, уже на следующий день после того как стали

известны результаты парламентских выборов в декабре 1993 года в России,

эстонский премьер-министр М. Лаар выразил мнение, что они должны

подтолкнуть Европейский Союз к быстрой интеграции Прибалтики в НАТО.

Латвийский президент Г. Улманис подчеркнул, что восхождение Жириновского —

результат слабости политики Ельцина за последние шесть месяцев. В свою

очередь, украинские политики заявили, что после указанных результатов не

может быть и речи об одностороннем ядерном разоружении. Все это не мог-

61

ло не повлечь за собой соответствующих изменений в российс кой внешней

политике. Верно и обратное: важные решения, принимаемые в сфере внешней

политики, влекут за собой необходимость адекватных мероприятий во

внутриполитической жизни. Так, намерение РФ стать членом Совета Европы

потребовало от ее руководства изменения своего отношения к проблеме прав

человека, которые в постсоветской России, по свидетельству международных и

отечественных правозащитных организаций, Повсеместно нарушались. В свою

очередь, принятие России в эту влиятельную межправительственную организацию

было оговорено условием, согласно которому внутреннее законодательство РФ

должно быть приведено в соответствие с западноевропейскими стандартами, а

нарушениям прав человека должен быть положен конец не только на словах, но

и в практике повседневной жизни граждан.

Во-вторых, в современных условиях указанная связь становится настолько

тесной, что иногда теряет смысл само употребление терминов «внутренняя» и

«внешняя политика», оставляющее возможность для представлений о

существовании двух отдельных областей, между которыми существуют

непроходимые границы, в то время как в действительности, речь идет об их

постоянном взаимном переплетении и «перетекании» друг в друга. Так,

отношение постсоветского политического режима к российской национал-

патриотической оппозиции или же к темпам и формам приватизации

госсобственности, не говоря уже о реформах, касающихся армии, ВПК,

природоохранных мероприятий или же законодательных основ в области прав и

свобод человека, с самого начала не могло не увязываться им с официально

провозглашенными внешнеполитическими ориентирами, направленными «на

партнерские и союзнические отношения на основе приверженности общим

демократическим ценностям со странами Запада» (32). В свою очередь,

приоритеты в области внешней политики диктуются необходимостью продвижения

по пути объявленных режимом внутриполитических целей — политической

демократии, рыночной экономики, социальной стабильности, гарантий

индивидуальных прав и свобод, или, по меньшей мере, периодического

декларативного подтверждения приверженности курсу реформ.

В-третьих, рост числа акторов «вне суверенитета» не означает, что

государство как институт политической организации людей уже утратило свою

роль или утратит ее в обозримом будущем. В свою очередь, отсюда следует,

что внутренняя и внешняя политика остаются двумя неразрывно связанными и в

то же время

62

[pic]

несводимыми друг к другу «сторонами одной медали»: одна из них

обращена внутрь государства, другая — во вне его. И как верно

подчеркивает французский политолог М. Жирар, «большинство

интеллектуальных усилий, имеющих смелость или неосторожность либо

игнорировать эту линию водораздела между внутренней и внешней

политикой, либо считать ее утратившей актуальность, пытающихся

отождествить указанные стороны друг с другом, неизбежно обрекают

себя на декларации о намерениях или на простые символы веры» (33).

В-четвертых, нарастающая сложность политических ситуаций и

событий, одним из источников и проявлений которой является

вышеотмеченное увеличение числа и многообразия акторов (в том

числе таких, как мафиозные группировки, преступные кланы,

амбициозные и влиятельные неформальные лидеры и т.п.), имеет своим

следствием то обстоятельство, что их действия не только выходят за

рамки национальных границ, но и влекут за собой существенные

изменения в экономических, социальных и политических отношениях и

идеалах и зачастую не вписываются в привычные представления.

Сказанным определяются те сложности, которые связаны с

выяснением предмета Международных отношений.

4. Предмет Международных отношений

Одним из вопросов, широко обсуждаемых сегодня в научном

сообществе ученых-международников, является вопрос о том, можно

ли считать Международные отношения самостоятельной дисциплиной,

или же это неотъемлемая часть политологии. На первый взгляд,

ответ на него вполне очевиден: международные отношения, ядром

которых являются политические взаимодействия, как бы «по

определению» составляют неотъемлемую часть объекта политологии.

Обусловлено это тем, что международная политика, как выражение,

или модус существования международных отношений, подобно любой

другой разновидности политики (экономической, социальной и т.п.),

представляет собой соперничество и согласование интересов, целей

и ценностей, в процессе которого взаимодействующие общности

используют самые различные средства, — от целенаправленного

влияния до прямого насилия. Здесь так же, как и во внутренней

политике, речь идет о столкновениях по поводу власти и

распределения ресурсов.

Задумаемся однако над тем, почему же в существующей учебной

литературе по политологии — а она, как известно, отража-

63

ет наиболее устойчивые, апробированные результаты, а также нерешенные

проблемы исследовательского процесса — международные отношения либо

отсутствуют, либо наличествуют чисто формально.

Одним из ответов является утверждение о том, что политоло-гия — это наука

о внутренней политике, ограниченной рамками организованного

государственного общества. Тем самым вроде бы автоматически постулируется

самостоятельность науки о международных отношениях. Однако основанная на

подобном видении самостоятельность сводится к чисто количественному

измерению. Так, например, М. Гунелль так же полагающий, что предмет

политологии ограничивается национальными (т.е. внутриполитическими)

проблемами, не считает это препятствием для включения в него международных

отношений: «Основным предметом науки о международных отношениях являются

властные отношения... ее предмет совпадает с предметом политической

науки... Разное только географическое поле». В качестве доказательства

приводятся факты усиливающегося взаимодействия и взаимопереплетения

внутриполитических и международно-политических процессов.

Действительно, в наши дни повсеместно наблюдается феномен

взаимопроникновения внутренней и международной политики, проявившийся,

например, в воссоединении Германии, или же получающий выражение в

возрастающем влиянии внешнеполитических акций правительства того или иного

государства на электоральное поведение его населения. Впрочем, внутренняя и

внешняя политика всегда были едины по своим источникам и ресурсам, отражая

(более или менее удачно и эффективно) присущими им средствами единую линию

того или иного государства. Речь вдет, в конечном счете, о двух сторонах,

двух аспектах политики как сферы и процесса деятельности, в основе которой

лежит борьба интересов. Не случайно, например, наиболее распространенные

методы прогнозирования внешней политики основываются либо на исследовании

процесса принятия решений (работы Ч. Германна, О. Холсти, Г. Аллисона и

др.), либо на факторном подходе (Дж. Розенау, Д. Фрей, Д. Рюлофф), либо на

анализе других аспектов и сторон, относящихся к внутриполитической области.

Эти аспекты учитываются и системным подходом. И наоборот — анализ

внутриполитических процессов не может не учитывать того влияния, которые

оказывают на них изменения в международной системе.

Как известно, разработка модели принятия решений послужила отправным

пунктом для создания (в конце 60-х годов) шко-

64

[pic]

лы сравнительного внешнеполитического анализа под руководством Дж.

Розенау и попыток формулирования «предтеории внешней политики»,

базирующейся на постулате о взаимосвязи и взаимодействии

национальных (или «внутренних») политических систем и международно-

политической системы. Идеи Дж. Розенау, оказавшие значительное

влияние на международно-политическую теорию, получили дальнейшее

развитие в начале 90-х годов, когда им была выдвинута концепция

«постмеждународной политики», в основе которой — тезис о разрыве,

бифуркации между традиционным государственно-центричным миром и

новым полицентричным миром «акторов вне суверенитета» и о смещении,

вследствие такого разрыва, всей совокупности параметров,

регулирующих международные отношения. Изучение взаимосвязи

(linkage) между внутренней жизнью общества и международными

отношениями, роли социальных, психологических, культурных и иных

факторов в объяснении поведения участников этих отношений, анализ

«внешних» источников, которые могут иметь «чисто внутренние», на

первый взгляд, события, все это стало сегодня неотъемлемой частью

международно-политической науки.

Учитывая вышесказанное, представляется вполне понятным и

плодотворным стремление рассмотреть основные вопросы политической

науки без разделения ее проблем на внутренние и внешние

(международные): такие попытки отмечаются и в зарубежной, и в

отечественной литературе (34).

Вместе с тем, представления о чисто количественном характере

различий между внутренней и международной политикой, а тем более —

утверждения сторонников транснационализма о стирании всякой грани

между ними в эпоху взаимозависимости отражают не только тенденции

развития политического процесса, но и состояние самой науки о

международных отношениях. Как справедливо отмечал канадский

специалист, «интенсивная концептуальная и исследовательская

деятельность может создать впечатление о том, что разработка

теории международной политики находится на пути своего удачного

завершения, как это стремятся внушить некоторые видные

представители школы сравнительной международной политики. Однако

подобный оптимизм является, увы, довольно преждевременным».

В самом деле, несмотря на свой солидный возраст (одно из первых

исследований в этой области — работа Фукидида «История

Пелопонесской войны» — появилась еще в V веке до н.э.) наука о

международных отношениях не может похвастаться крупными успехами.

Даже в рамках такого теоретического течения,

3—1733 65

как политический реализм, придающий исследованию внешней политики

государства центральное место, ее понимание остается слишком общим,

лишенным необходимой строгости. Главное, что удалось сделать наиболее

крупным представителям указанного течения — Г. Моргентау, Р. Арону, А-

Уолферсу и др. — это показать сложность данного феномена, его неоднозначный

характер, связанный с тем, что он имеет отношение и к внутренней, и к

международной жизни, к психологии и теории организации, к экономической

сфере и социальной структуре и т.п.

Это позволило критикам политического реализма — сторонникам

модернистского направления — приступить к конкретному изучению

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24