Общее языкознание - учебник

всегда соответствует определенный компонент означаемого — другими словами,

такое членение, при котором между компонентами означающего и означаемого

существует то же отношение, что между самими означающими и означаемыми. При

этом условии элемент означающего сам является означающим, а элемент

означаемого сам является означаемым. Соединение этих элементов образует,

таким образом, знак меньший, чем семиотема, но также наделенный формой и

значением и способный, сочетаясь с другими подобными элементами, приводить

к полным высказываниям. При этом знание соответствий между компонентами

означающего полного знака и компонентами его означаемого оказывается

достаточным для того, чтобы знать соответствие между означающим и

означаемым целиком, и, таким образом, в наличии частичных знаков (или

единиц «первого членения», по Мартине) отчетливо проявляется принцип

экономии.

Примером неязыкового кода, применяющего принцип построения полных

знаков из частичных, может служить система обозначения номеров в

большинстве современных гостиниц37. В этом коде используются двузначные

числа, в которых десятки обозначают этаж, а единицы определенное место на

данном этаже. Так, например, система обозначения номеров в девятиэтажной

гостинице, на каждом этаже которой помещаются десять номеров, включает в

свой инвентарь 90 полных знаков, начиная от 10 и кончая 99. Все семиотемы,

означающее которых имеет на первом месте единицу, обозначают номера,

находящиеся на первом этаже, двойку—на втором и т. д., а все семиотемы,

имеющие одну и ту же цифру на втором месте, занимают одно и то же положение

на соответствующем этаже. Таким образом, каждое из означающих этого кода

является логическим произведением двух множителей, один из которых

принадлежит к системе из девяти классов (/1—/, /2—/... /9—/), а другой

— к системе из десяти классов (/—0/, /—1/, /—2/... .../—9/). Аналогичным

образом означаемые семиотем данного кода представляют собой логические

произведения двух (семантических) множителей, один из которых принадлежит к

системе из девяти классов ('первый этаж', 'второй этаж'... 'девятый этаж'),

а другой — системе из десяти классов ('первое место', 'второе место',.....

'десятое место'38).

Так как каждый элемент означающего соответствует строго определенному

элементу означаемого, при интерпретации семиотемы достаточно знать только

соответствия между этими элементами, чтобы знать, какому именно означаемому

соответствует означающее целиком. В приведенном примере механизм экономии

позволил свести число соответствий, которое было бы необходимо помнить при

отсутствии членения семиотем на меньшие знаковые единицы, т. е. число 90, к

значительно меньшему числу, равному 19.

Типичным представителем нелингвистических кодов, в которых

соответствия между означающими и означаемыми полных знаков являются

результатом соответствий между компонентами того и другого, является

десятиричная система исчисления. В этой системе означающее любого полного

знака, например, 258, представляет собой логическое произведение ряда

классов: класса сигналов, имеющих 8 на первом месте (считая справа), т. е.

класса /8/ (в этот класс входят знаки, 8, 18, 128, 258, 1238 и т. д.),

класса /5—/, в который входят знаки 50, 258, 1556 и т. д., класса /2— —/,

включающего в свой состав знаки 200, 258, 3240 и т. д., а также классов (0—

— —), (0— — — —) и т. д. Что касается означаемого данного знака, то оно, в

свою очередь, является произведением (логическим, разумеется) классов

сообщений, в которых идет речь о количестве, содержащем; '8 + 10n единиц',

'5 + 10n десятков', '2 + 10n сотен', '0 + 10n тысяч' и т. д. Соответствие

между означающим /258/ и означаемым '258' является результатом соответствия

каждого компонента означающего определенному компоненту означаемого.

Экономия, достигаемая при этом, очевидно, весьма значительна. Так, если бы

код рассматриваемой структуры содержал бы, предположим, 100 000 полных

знаков, означаемые которых распределялись бы между количествами от '0' до

'99999', то для того, чтобы оперировать этими знаками, потребовалось бы

запомнить только 50 соответствий между классами сигналов и классами

сообщений39, в то время как при отсутствии параллельного членения

означающего и означаемого (как это имеет место, например, в некоторых

знаках римской системы обозначения чисел - ср. Х '10' L '50' С '100' М

'1000'') число соответствий, которые было бы необходимо держать в памяти,

равнялось бы количеству полных знаков, т. е. 100000.

Возможность обозначить любую из бесконечно разнообразных ситуаций при

помощи языковых знаков обеспечивается именно тем, что для создания

практически бесконечного количества высказываний и для их понимания

говорящему достаточно знать ограниченное количество единиц первого членения

(слов и морфем).

Таким образом, тот факт, что в наличии «первого членения» проявляется

принцип экономии, оказывается вполне очевидным, и несомненной заслугой Л.

Прието является то, что он развил соответствующую идею А. Мартине (см. [15;

59] и в особенности [58]) в общесемиологическом плане. Однако были

высказаны сомнения в том, что для всякой семиотической системы справедлив

вывод Прието относительно того, что социально обязательными,

кодифицированными являются только полные знаки, семиотемы («семы»), а

частичные знаки («знаки») — там, где они имеются,— представляют собой лишь

факт экономии, позволяя оперировать относительно небольшим количеством

(частичных) знаков вместо относительно большого количества семиотем [61].

По мнению Прието, обязательное для обоих партнеров коммуникативной системы

владение кодом, обеспечивающее нормальное общение, ограничивается лишь

знанием семиотем, т. е. одинаковым пониманием соответствий между

означающими и означаемыми полных знаков (в противном случае участники

коммуникации не могут достигнуть взаимопонимания). Если при этом

отсутствует взаимное согласие относительно частичных знаков — например,

если один из партнеров, используя механизм экономии, предоставленный в его

распоряжение благодаря наличию первого членения, производит мысленную

классификацию сигналов по отношению к частичным знакам, в то время как

другой, пренебрегая этой возможностью, классифицирует сигналы

непосредственно по отношению к полным знакам, успех коммуникации тем не

менее обеспечен взаимным согласием относительно соответствий между

означающими и означаемыми полных знаков.

Можно думать, что, по крайней мере, в отношении некоторых знаковых

систем это утверждение Прието действительно верно.

В самом деле, многие из нас прекрасно находили свой номер в гостинице,

а также и номер, где остановились знакомые, не осознавая, что двузначное

число, обозначающее нужный номер, членится на элементы, имеющие строгое

соответствие элементам, на которые членится значение этого знака. Вполне

можно себе представить, что какой-нибудь служащий гостиницы, владеющий всем

кодом обозначения номеров, воспринимает означающие соответствующих знаков

целиком, и просто помнит, к какому именно номеру данное обозначение

относится.

Очевидно можно «понимать» некоторые сигналы, передаваемые посредством

звуковой разновидности азбуки Морзе, например, сигнал бедствия, воспринимая

соответствующий сигнал целиком, т. е. не производя членение этого сигнала

на три знака, означаемыми которых являются лат. S, О и S.

Можно полагать вместе с X. Метцем [61], что мысленные классификации,

предполагаемые пользованием кодом децимальной системы, производятся

различно разными представителями данной социальной группы. Вполне вероятно,

что необразованные члены общества воспринимают означающее /12/, а также и

означаемое '12' как неразложимое целое (другими словами, все знаки этой

системы, которыми им приходится пользоваться, являются для них тем же, чем

в устной разновидности русского языка является знак сорок, а в римской

системе, использующей графическую субстанцию, знаки L, С, М) — отсюда

трудности обращения с очень большими числами, которые им «ничего не

говорят», в то время как для более образованных членов общества семиотема

12 является комбинацией знаков /2/, /1—/, /0— —/, 0— — —/и т. д.

В этих случаях, таким образом, только владение механизмом функции —

имеющим отношение к уровню полных знаков, является социализованным, т. е.

обязательным для всех участников коммуникации, а использование механизмов

экономии, имеющих отношение к низшим уровням знакового уровня, т. е. к

уровню частичных знаков, или единиц первого членения, а также к фигурам, т.

е. к единицам незнакового уровня или единицам второго членения — является

факультативным и индивидуальным.

Однако в приведенных примерах речь шла о кодах, в которых число всех

сообщений является конечным и сравнительно небольшим, о кодах с

фиксированным числом сообщений, по терминологии Н. И. Жинкина, (см. [10]),

т. е. о кодах, не исключающих возможности для тех, кто ими пользуется,

запомнить все семиотемы и оперировать непосредственно ими. Но как только мы

обращаемся к сложным кодам типа естественных языков, в которых число

возможных семиотем (высказываний) является не только очень большим, но

практически бесконечным — уже нельзя предполагать, что те, кто пользуется

этим кодом, имеют какую бы то ни было возможность запомнить целые

высказывания и в каждом необходимом случае просто выбирать из

инвентаря высказываний подходящий к данному случаю полный знак. Наличие

частичных знаков в таких системах не относится только к факультативному

механизму экономии, а имеет самое непосредственное отношение к механизму

функции. Совершенно справедливым является поэтому утверждение, что члены

определенного языкового коллектива могут понимать друг друга только при

наличии взаимного согласия относительно слов, а не только относительно

целых высказываний; впрочем, их предварительное согласие относительно целых

высказываний, строго говоря, просто невозможно: число возможных

высказываний практически бесконечно, так что одинаковое понимание

высказываний имеет место так сказать не непосредственно, а лишь в

результате предварительного согласия, одинакового понимания слов. Вот

почему лексикон языка, т. е. инвентарь именно частичных знаков (а не трудно

вообразимый инвентарь высказываний) является социальным фактом, статус

которого в качестве вполне определенного объекта живо ощущается говорящими,

как об этом свидетельствует наличие словарей, различные споры о словах,

определения слов, апелляции к норме и т. д. [61].

Наличие «гипосемиотематического» уровня, т. е. уровня низшего по

сравнению с уровнем полных знаков, которое не является только фактом

экономии, но оказывается неотделимым от функционального механизма, т. е.

является необходимым условием овладения кодом, характеризует, кроме

естественных языков, и систему десятиричного исчисления. Действительно,

успешное функционирование этой системы обеспечивается социальным согласием

на уровне цифр и порядков («единицы», «десятки», «сотни» и т. д.), а не на

уровне чисел. Числа, количество которых бесконечно, не могут быть

непосредственным предметом социального согласия, не могут быть

кодифицированы — если не говорить о такой возможности в отношении

небольшого количества наименее сложных и наиболее употребительных чисел.

«Уметь считать (т. е. знать соответствующий код) — означает уметь считать

до бесконечности. Это умение обеспечивается владением системой, состоящей

из инвентаря конечного числа элементов, а именно из 10 цифр и определенного

правила порядка (которое повторяется до бесконечности в своем приложении,

но которое является единственным по своей формулировке)» [61].

Членение семиотем децимальной системы на частичные знаки, которое

ведет к весьма существенной экономии, не имеет в то же время характера

чистой экономии (не относится только к механизму экономии, не имеющему

ничего общего с самой функцией кода), как утверждает Прието. В этом состоит

сходство между этой системой и естественными языками, сходство,

обусловленное общей особенностью этих двух кодов, а именно принципиальной

неограниченностью количества сообщений, передачу которых они

предусматривают.

Однако язык представляет собой значительно более сложное образование,

чем натуральный ряд чисел. Эта последняя система имеет дело с совершенно

однородными сущностями, между которыми имеется только количественное

различие — в то время как ситуации, являющиеся предметом сообщения

естественного языка, бесконечно разнообразны. К тому же система счета

допускает сколь угодно большую — собственно, бесконечную протяженность

полного знака, так как ввиду специфической функции этой системы пределы

усложненности структуры единицы оказываются независимыми от объема

оперативной памяти человека (см. например, [19], где исследуется влияние

оперативной памяти человека на синтагматическую структуру единиц различных

знаковых систем в зависимости от выполняемой ими функции). Именно поэтому

система исчисления может довольствоваться очень ограниченным инвентарем

частичных знаков (цифр), сколь угодно сложные комбинации которых образуют

бесконечный ряд полных знаков.

Напротив, в естественном языке, где «сказывается цейтнот, характерный

в особенности для устной формы общения» [19, 50], синтагматическая

сложность высказывания не должна превышать некоторого максимума, строго

обусловленного объемом оперативной памяти человека [20; 79]. Ограниченная

протяженность каждого из бесконечно большого числа возможных языковых

высказываний является объяснением достаточно большого количества частичных

знаков, из которых строятся высказывания, т. е. имеющихся в словаре каждого

языка слов. Это обстоятельство делает целесообразным использование принципа

экономии и на гипосемиотематическом уровне, т. в. на уровне,

непосредственно предшествующем уровню полных знаков.

Здесь экономия проявляется в том, что не только семиотемы

(«предложения»), но и автономные конституенты предложения (знаки-

наименования, «слова») обычно представляют собой синтагматическую

структуру, состоящую из знаков меньшей степени сложности («лексических» и

«грамматических морфем»). Как отмечалось выше, способ нерасчлененного

выражения лексического и грамматического значений (как, например, в русском

человек — люди или брать — ваять) увеличил бы в несколько раз и без того

огромное число имеющихся в каждом языковом коде лексических морфем.

Соответствие построения автономных конституентов предложения, т. е. слов,

из лексических и грамматических морфем принципу экономии было убедительно

доказано Мартине [15, 462— 463; 59, 42].

Все, что было сказано говорит о том, что наличие двух уровней

структурации и нескольких уровней интеграции в естественном языке,

действительно является важнейшей типологической характеристикой языка как

знаковой системы — не потому, что эти особенности отсутствуют в других

знаковых системах, но потому, что они являются самым непосредственным

следствием принципиальной безграничности ноэтического поля языка, т. е.

свойства, которое делает язык действительно уникальным явлением среди всех

сопоставимых с ним объектов. Именно поэтому многоуровневая организация

языка является неотъемлемым и существенным его качеством, отличая язык от

тех знаковых систем, в которых аналогичные особенности относятся лишь к

факультативному механизму экономии.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Э. Бенвенист. Уровни лингвистического анализа. — В сб.: «Новое в

лингвистике», вып. 4. М., 1965.

2. Т. В. Булыгина. Особенности структурной организации языка как знаковой

системы и методы ее исследования.—В сб.: «Материалы к конференции «Язык

как знаковая система особого рода»». М., 1967.

3. Т. В. Булыгина. Пражская лингвистическая школа. — В кн.: «Основные

направления структурализма». М., 1964.

4. К. Бюлер. Теория языка. В кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания

XIX—XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М., 1965.

5. И. Ф. Вардуль. К вопросу о собственно лингвистическом подходе к языку.—

В сб.: «Материалы конференции «Язык как знаковая система особого рода»».

М., 1967.

6. И. Вaxeк. К проблеме письменного языка. — В кн.: «Пражский

лингвистический кружок». М., 1967.

7. В. Г. Гак. О двух типах знаков в языке (высказывание и слово). — В сб.:

«Материалы к конференции «Язык как знаковая система особого рода»». М.,

1967.

8. Л. Ельмслев. Пролегомены к теории языка. — В сб.: «Новое в лингвистике»,

вып. 1. М., 1960.

9. О. Есперсен. Философия грамматики. М., 1958.

10. Н. И. Жинкин. Четыре коммуникативные системы и четыре языка. — В сб.:

«Теоретические проблемы прикладной лингвистики». М., 1965.

11. Вяч. Вс. Иванов. Язык в сопоставлении с другими средствами передачи и

хранения информации. — В сб.: «Прикладная лингвистика и машинный

перевод». Киев, 1962.

12. М. М. Ланглебен. Музыка и естественный язык. — В сб.: «Shmeiwtik»»

(Летняя школа по вторичным моделирующим системам. Тезисы. Доклады), 3.

Тарту, 1968.

13. В. Мартека. Бионика. М., 1967.

14. А. Мартине. О книге «Основы лингвистической теории» Луи Ельмслева. — В

сб.: «Новое в лингвистике», вып. 1. М., 1960.

15. А. Мартине. Основы общей лингвистики. — В сб.: «Новое в лингвистике»,

вып. 3. М., 1963.

16. В. В. Мартынов. Кибернетика. Семиотика. Лингвистика. Минск, 1965.

17. В. Матезиус. О системном грамматическом анализе. — В кн.: «Пражский

лингвистический кружок». М., 1967.

18. В. А. Москович. Глубина и длина слов в естественных языках. — ВЯ, 1967,

№6.

19. В. А. Москович. О пределах усложненности структуры единиц различных

знаковых систем. — В сб.: «Материалы к конференции «Язык как знаковая

система особого рода»». М., 1967.

20. Е. В. Падучева. О связях глубины по Ингве со структурой дерева

подчинении. «Научно-техническая информация», 1966, №6.

21. P. В.Пазухин. О месте языка в семиологической классификации. — ВЯ,

1968, №3.

22. М. В. Панов. Русская фонетика. М., 1967.

23. Е. Д. Поливанов. Введение в языкознание для востоковедных вузов. М.,

1928.

24. Э. Сепир. Язык. М., 1933.

25. В. Н. Топоров. [Рец]. R. Jakobson. Shifters, verbal categories and

Russian verb. — В сб.: «Структурно-типологические исследования». М.,

1962.

26. П. А. Флоренский. Обратная перспектива. — В сб.: «Shmeiwtik»» («Труды

по знаковым системам», 3). Тарту, 1967.

27. Р. Якобсон. Значение лингвистических универсалий для языкознания. — В

кн.: В. А. Звегинцев. История языкознания XIX—XX веков в очерках и

извлечениях, ч. II. М., 1965.

28. P. Якобсон, М. Халле. Фонология и ее отношение к фонетике. — В сб.:

«Новое в лингвистике», вып. 2. М., 1962.

29. Сh. Bally. Qu'est-ce qu'un signe? «Journal de Psychologie», 1939,

XXXVI.

30. М. С. Вateson. Linguistics in the semiotic frame. «Linguistics», 1968,

№39.

31. Е. Вenvenistе. Communication animale et langage humain. — В кн.: E.

Benveniste. Prollиmes de linguistique gйnйrale. Paris, 1966.

32. Е. Вenvenistе. La nature des pronoms. Там же.

33. Б. Benveniste. Le langage et l'expйrience humaine. «Diogиne», 1965,

№51.

34. R. L. Вirdwhistell. Introduction to kinesics. Lousville, 1952.

35. К. Вьhler. Sprachtheorie. Jena, 1934.

36. А. Вurks. Icon, index and symbol. «Philosophy and Phenomenological

Research», 1949, v. 9, №4.

37. Е. Вuissens. La communication et l'articulation linguistiaue.

Bruxelles, 1967.

38. W. Е. Сollinson. Indication. A study of demonstratives, articles and

other «indicaters». Language Monograph. XVII. Baltimore, 1937.

39. Sir Allan H. Gardiner. De Saussure's analysis of the signe

linguistique. «Acta Linguistica», 1944, v. 4, №1—3.

40. P. L. Garvin. The definitional model of language. — В кн.: Natural

Language and the Computer. 1963.

41. P. L. Garvin. On linguistic method. The Hague, 1964.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81