Общее языкознание - учебник

сущности лишь частичным копированием по готовым образцам. Оно не

представляет собой механического дублирования, и лингвистические

расхождения (отклонения от единиц, принимаемых за эталон) наблюдаются даже

в речи одного и того же человека [43; 45; 98; 149]. Нельзя поэтому не

согласиться с тем, что любое изменение начинается в речи и затрагивает

первоначально ту непосредственную данность, с которой имеет дело каждый

носитель языка,— синхронную языковую систему. Как указывает Н. Д. Андреев,

«не всякое изменение в системе речи приводит к сдвигам в структуре языка,

но любому сдвигу в структуре языка обязательно предшествует изменение в

системе речи» [1, 24].

Нетождественность реализации языковых единиц в речи и различная их

продуктивность и дистрибуция не означают вместе с тем, что изменения

происходят внутри синхронной системы языка. Если выстроить факты языка в

том их виде, в каком они существуют для носителя данного языка, то есть на

одной плоскости, синхронно, изменения как такового обнаружить не удается.

Из этого факта известная часть языковедов, находящихся под непосредственным

влиянием Ф. де Соссюра, делала неправильный вывод, что синхронная система

статична и как таковая не развивается. Иначе говоря, отсутствие изменений

приравнивали отсутствию развития. Еще в 1928 г. Луи Ельмслев,

например, продолжал считать, что понятия развития и системы языка

несовместимы [121, 54]. Подобное представление о языке противоречило,

однако, фактическим наблюдениям, с одной стороны, и традициям лучших

описаний языков, в которых современность рассматривалась с учетом реликтов

прошлого и ростков будущего.

В двух тесно между собой связанных лингвистических школах вынашивалось

поэтому принципиально иное понимание эволюции языков и роли отдельных

стадий в ее протекании. Эта линия, идущая еще от Бодуэна де Куртенэ и

поддержанная в отечественном языкознании такими видными лингвистами, как Л.

В. Щерба, Г. О. Винокур, Е. Д. Поливанов и другие, нашла также параллельное

развитие и отражение среди представителей Пражского лингвистического

кружка. Заслуга осознания своеобразной «подвижности» синхронии и признание

языкового динамизма в любом состоянии языка принадлежат прежде всего двум

названным школам. Свой значительный вклад в понимание языка как системы

динамической внесли и первые фонологи, в том числе и А. Мартине. В трудах

перечисленных выше ученых и особенно в конкретных исследованиях Н. С.

Трубецкого и Р. Якобсона было убедительно продемонстрировано, что язык

никогда не теряет свойства динамики и что поэтому о совпадении понятия

статики и синхронии тоже говорить не приходится (см. подробнее [10, 50—52;

35, 119—120]).

Эта точка зрения, означавшая признание черт динамики в любом состоянии

языка и имевшая своим следствием большее внимание к тенденциям развития

даже в пределах отдельных синхронных срезов (ср. [9; 17; 20; 47; 94]),

получила в настоящее время едва ли не всеобщее одобрение. Однако значение

самого факта «подвижности» синхронии еще не было оценено надлежащим образом

в том смысле, что разные формы движения в языке, разные формы языкового

динамизма, еще не получили дифференцированного описания1.

В современной науке, — справедливо отмечает С. К. Шаумян, — широко

укоренилось мнение, будто бы изучение процессов в языке относится только к

области истории; между тем они характерны для любого состояния языка,

синхронии и диахронии [82, 14—17]. Следует поэтому положительно оценить

попытки создать модели языка, воспроизводящие синтез его элементов в

процессе речи, то есть динамические модели, мыслящиеся как своеобразное

порождающее устройство, аналогичное живому языку. Можно также полагать, что

в лингвистике в настоящее время открываются новые возможности более

глубокого анализа развития языков путем изучения как процессов генезиса

языковых явлений, так и процессов порождения языковых единиц с помощью

единообразных методов исследования [23, 55; 49, 9— 12]. Так, например,

можно ожидать, что вероятностный метод и метод трансформационный помогут

пролить свет на сущность переходов от одного состояния языка к другому и

даже исчислить подобные переходы [75; 76, 78]. Продолжая логически мысль С.

К. Шаумяна, следовало бы, однако, поставить прежде всего вопрос о том, а

какие именно процессы характеризуют развитие языка и одинаковы ли формы

движения в разных состояниях языка. Иначе говоря, представляется весьма

своевременным сформулировать вопрос о сущности процессов, наблюдаемых в

развитии языка, в следующем виде: идентичны ли формы движения, характерные

для синхронного функционирования языка, тем, которые характерны для

диахронической эволюции языка? На этот вопрос следует, по всей видимости,

ответить отрицательно. В самом общем виде здесь можно указать на два

различных кинематических процесса. Один из них, относящийся к

функционированию языка, охватывает все движения, оставляющие исходную

структуру [т. е. схему связей между элементами системы] без изменений.

Другой, напротив, включает те движения, которые приводят структуру к новому

виду. Такой тип движения характерен для эволюции языка и генезиса отдельных

его форм [85]. Движения первого рода могут быть обозначены термином

«варьирование», движения, или процессы, второго рода — термином

«изменения». Варьирование элементов, встречающееся на всех уровнях языка,

создает условия непрерывной и постепенной эволюции языков при сохранении их

общей целостности и единства, ср. [24]; изменение знаменует завершение

этого процесса в данном участке языкового строя. Понятие языкового

динамизма включает, таким образом, две серии процессов, в связи с чем

нельзя провести знака равенства между языковым динамизмом и языковой

изменчивостью.

Под языковым изменением следует понимать процесс нарушения тождества

единицы самой себе и результат такого нарушения тождества. Языковое

изменение есть понятие диахроническое, ибо для его обнаружения и

констатации мы должны сопоставить два разных временных среза. Формула

изменения — «А > Б» — есть одновременно признание двух разных состояний, из

которых одно предшествует другому. «Категория „изменение“, — пишет в данной

связи советский философ Б. А. Грушин, — по-видимому, является самой

абстрактной, самой общей категорией, которая отражает процессы развития

объективного мира. В ней подчеркивается лишь самое общее, самое очевидное,

бросающееся в глаза, присущее всякому процессу развития: наличие различий в

одном и том же элементе системы (или в самой системе), взятом (взятой)

в двух различных по времени точках» [53, 104]. Последнее указание

особенно существенно, ибо языковые расхождения могут наблюдаться не только

при сравнении текстов, разных по времени их создания. В принципе можно

говорить также о различиях, встречающихся в географическом или социальном

планах, что позволяет отличать модификации во времени и модификации между

разными частями одного речевого коллектива, имея в виду территориальное,

функциональное или социальное расслоение языка [43, 450—451]. Тем не менее,

не все указанные типы модификаций можно считать изменениями в собственном

смысле слова. Мы относим этот термин лишь к расхождениям во времени, то

есть полагаем, что он служит для обозначения нетождеств между явлениями,

обнаруживающими зависимость во временнум следовании и связанными

отношениями преемственности и замещения. Все другие модификации одной и той

же единицы мы и обозначаем термином «варьирование». При таком понимании

термина «изменение» последнее следует отличать от инноваций, или

новообразований, в содержании которых главное — момент появления новой

единицы или элемента, а не момент превращения одного явления в другое.

Итак, процессы изменения — это процессы замещения в широком смысле

этого слова [125], начиная от вытеснения одной единицы другой и кончая

постепенным видоизменением материального функционального или семантического

тождества единицы. Процессы же варьирования — это процессы сосуществования

и конкуренции гетерохронных или гетерогенных образований, объединяемых по

какому-либо сходному признаку, чаще всего по сходству денотативного

значения рассматриваемых единиц [64]. В качестве вариантов могут

рассматриваться также образования, выполняющие в языке одну и ту же функцию

и различающиеся между собой по их распределению в социальном или

географическом пространстве данного языка, или по их частотности и

продуктивности. В качестве особых разновидностей изменения необходимо

исследовать также процессы переинтеграции, которые могут, вообще говоря,

выделяться и в отдельный класс модификаций формы; переинтеграция

представляет собой нарушение одних ассоциативных связей и возникновение

других, не сопровождаемое изменением материального тождества единицы в

целом, но лишь перераспределением ее составных частей (ср. процессы

морфологического переразложения формы).

Варьирование и переинтеграция и новообразования подготавливают

изменение, но в отличие от изменения, для которого характерны отношения

замещения, в первых трех случаях никаких замен, собственно, не происходит.

В случае изменения наличие одной единицы исключает одновременное

существование другой; формула «А > Б» означает, что А кончило свое

существование, и на его месте появилось некое Б. В случаях переинтеграции и

варьирования устанавливаются принципиально иные отношения: А и Б

сосуществуют.

Механизм языкового изменения тесно связан с процессами варьирования:

так, фонетическое изменение представляет собой, по мнению Л. Блумфилда, с

исторической точки зрения «постепенное предпочтение, оказываемое одним

недистинктивным вариантом в ущерб другим» [4, 399]. В иных терминах, но во

многом аналогично описывал протекание изменения и Бодуэн. Историческое

развитие польской флексии представляется, например, в его изложении как

медленный процесс колебания форм, в течение которого одни формы постепенно

берут перевес над другими [5, 1, 23—24].

Языковые изменения служили предметом специальных исследований уже

издавна, процессы же варьирования были вовлечены в круг лингвистической

проблематики лишь сравнительно недавно (интересный обзор мнений с

библиографией по теме содержится в работах Н. Н. Семенюк [64]; см. также

[431 и [124]). Не оставляет, однако, сомнений, что и эта форма проявления

языкового динамизма, во многом определяющая конкретные пути эволюции языка,

тоже должна получить надлежащее освещение. Как мы уже указывали выше, это

связано в первую очередь именно с тем обстоятельством, что ключ к изучению

природы языковых изменений лежит в синхронии: «и начальная, и конечная

точка изменения в течение некоторого времени сосуществуют» [93, 276] (см.

также [163]).

В наиболее четкой форме мысль о многообразии и разнообразии задач

современной науки в области познания языка как динамического объекта,

проявляющего черты динамической устойчивости, выразил Делл Хаймз. В

настоящее время, — подчеркивает этот американский лингвист, — одинаково

важно проведение синхронного анализа динамики явления и варьирования, как

источника изменений, и диахронического анализа «статики» того, что

исторически устойчиво,— параллельно исследованию синхронно инвариантного и

диахронически изменчивого [127, 451].

Итак, язык может быть определен как исторически развивающееся явление,

как объект, который никогда не бывает и не может быть абсолютно устойчивым,

как динамическая система, находящаяся в каждый данный момент своего

существования в состоянии относительного равновесия. Многие общие

закономерности его функционирования и развития могут быть поэтому объяснены

самим фактом его бытия в виде сложнодинамической системы. Обратимся к их

краткой характеристике.

О НЕКОТОРЫХ ОСОБЕННОСТЯХ РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА В СВЕТЕ ЕГО

ОПРЕДЕЛЕНИЯ КАК СЛОЖНОДИНАМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ

Системы сложного динамизма представляют собой новый тип объектов

научного исследования, специфичных именно для современной науки [52, 99].

Как известная неразработанность общих принципов системного подхода, так и

гораздо большая трудность применения понятия системы по отношению к

развивающимся объектам сравнительно с объектами статическими [53, 36]

приводят к тому, что работы, в которых совершается попытка охарактеризовать

особенности сложнодинамических систем, пока немногочисленны. Можно с полным

основанием утверждать, что исследования этого рода находятся в настоящее

время в своей начальной стадии. Тем не менее представляется небесполезным

указать уже сейчас на ряд закономерностей в развитии языка, которые могут

быть объяснены за счет его принадлежности к разряду сложнодинамических

систем и которые тесно связаны с общими свойствами всех объектов названного

класса.

Необходимо сразу же отметить, что существуют и такие особенности

развития динамической системы языка, которые связаны с собственно

лингвистическими свойствами данной системы, т. е. продиктованы сугубо

специфическими принципами данной системы в ее отличии от других

динамических систем. Таковы так называемые языковые антиномии, в процессе

разрешения которых и происходит саморазвитие языка. Как правильно указывает

М. В. Панов и другие исследователи этой школы, «целесообразно эти

противоречия выделить среди других диалектических противоречий» [63а, 24 и

сл.]. К подобным антиномиям относятся антиномия говорящего и слушающего,

кода и текста, узуса и потенциальных возможностей языковой системы,

антиномия, обусловленная асимметричностью языкового знака и, наконец,

антиномия двух функций языка: чисто информационной и экспрессивной.

Поскольку характер этих антиномий уже разбирался детально в специальной

литературе, а также служил предметом исследования, частично освещенным и в

пределах настоящего издания мы больше на разборе этих противоречий и

способах их преодоления останавливаться не будем, обратившись к вопросу об

отражении и преломлении в развитии языка общих свойств сложнодинамических

систем.

Динамическая система представляет собой, по словам У. Эшби, «нечто

такое, что может изменяться с течением времени» [90, 36]. Параллельно

главному свойству этих систем — их нетождественности во времени —

подчеркивается и другое их качество, их сложность. Последняя проявляется

как в составленности системы из большого количества разнородных элементов и

ступенчатом, иерархическом соотношении между ними, так и в общей

целостности системы, существующей вопреки факту ее составленности из

подвижных и меняющихся элементов и позволяющей данной системе

проявлять качества, несвойственные ее элементам по отдельности. Системы

сложного динамизма — это прежде всего объекты, изобилующие, или, по

выражению У. Эшби, перенасыщенные внутренними и внешними связями. Понятия

сложности и динамизма в рассматриваемых системах органически слиты, так что

любой объект названного класса может быть в конечном итоге охарактеризован

как «соподчиненная сложная взаимосвязь частей, дающая в своих

противоречивых тенденциях, в своем непрерывном движении высшее единство —

развивающуюся организацию» [84, 9—10] (подчеркнуто нами. — Е. К.). Эти

атрибуты сложнодинамических систем отражаются на принципах их устройства и

конкретной организации: между элементами системы устанавливаются такие

связи, которые отвечают способности систем к устойчивости, активной

адаптации, известному саморегулированию, согласованию функций и структуры

системы с той субстанцией, в которой она реализуется и т. д. и т.п.

(подробнее обо всех атрибутах сложнодинамических систем см. в работах И. Б.

Новика, У. Эшби, Н. Винера [13; 52; 92]).

Из всех этих свойств, находящих в языке своеобразное отражение,

наиболее важными для понимания его развития являются, по-видимому,

следующие:

1. Особый характер взаимодействия со средой.

2. Особый характер взаимодействия между составными частями системы.

3. Относительная автономность отдельных звеньев системы в процессе ее

общего преобразования.

4. Существование «скрытых параметров», недоступных прямому наблюдению.

5. Относительная независимость внутренней структуры системы от ее

вещественного субстрата.

Попытаемся хотя бы кратко охарактеризовать эти свойства и

продемонстрировать, в каких конкретных лингвистических явлениях они находят

свое выражение.

Итак, первая особенность развития языка касается характера его

взаимодействия со средой. Как и любая другая сложно-динамическая система,

язык не просто формируется средой, но вступает с ней в многосторонние и

разнообразные отношения. Язык не отражает пассивно всех воздействий

окружающей среды, но относится к ним избирательно. Это согласуется с тем

обстоятельством, что язык и не может, не теряя своей качественной

специфики, непосредственно реагировать на абсолютно все изменения в том

фрагменте среды, в котором он существует. В противном случае некоторые

внешние воздействия могли бы вести не к развитию системы, а к ее разрушению

(так, например, языком усваиваются далеко не все инновации). Язык не

реагирует, например, непосредственно на целый ряд изменений в экономическом

или социально-политическом устройстве того общества, которое он

обслуживает. На это указывал еще Ф. Энгельс, который в письме к Й. Блоху

подчеркивал, что вряд ли кому-нибудь придет в голову связывать так

называемые германские передвижения согласных с экономическими условиями

жизни носителей этих языков [89]. С другой стороны, такие факторы в

развитии общества, как изменение контингента носителей данного языка, или

контактирование народов, или распространение просвещения и многие другие

факторы, подробно описываемые ниже, находят обычно отражение в истории

языка и служат конкретными причинами наблюдающихся в нем изменений.

Наиболее непосредственно отражается в языке материальный и культурный

прогресс общества в расширении средств номинации. Таким образом, разные

ситуации в среде находят в языке разное отражение.

Мы уже описывали выше переплетение в каждом состоянии языка черт

подвижности и устойчивости. Не возвращаясь к этому вопросу еще раз,

подчеркнем только, что устойчивость языка в его соотношениях со средой

осуществляется во многом через посредство изменчивости его вещественного

субстрата, т. е. из-за способности языка к варьированию и его избыточности.

В то же время в результате таких взаимокоррелируемых отношений языка

со средой вырабатывается именно динамическая устойчивость системы. В связи

с нею языку свойственно, например, возложить выполнение части функций с

одной подсистемы на другую, если в силу каких-либо изменений исконная

подсистема подверглась перестройке. Языки проявляют способность выразить

новые понятия с помощью старых средств или их перегруппировки, или

возможность скомпенсировать исчезновение одной единицы за счет появления

другой и т. п.

Общим свойством сложнодинамических систем является и то, что они

всегда стремятся к состоянию относительного равновесия [90, 388]. Им

присуща вследствие этого некая активность, но активность адаптивная, т. е.

удерживающая перемены в допустимых пределах и направленная на

приспособление системы к среде, но недопускающая вместе с тем ее

разрушения. Отсюда известное саморегулирование системы.

С этой особенностью тесно связана и вторая особенность в развитии

языка, которую можно охарактеризовать как динамическое взаимодействие

отдельных составных частей системы. Сущность этой особенности заключается в

том, что хотя язык в целом сохраняет свою составленность из вполне

определенных обязательных частей, или компонентов, — фонетики, лексики,

грамматики и т. п., — конкретное соотношение этих частей и характер

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81