Общее языкознание - учебник

подвинул стол' и т. д. Катализатором, облегчавшим распространение суффикса

-ышт в коми-зырянском языке, явились довольно распространенные в русском

языке глаголы маломерного действия с приставкой по-, например, погулять,

поесть, попробовать, пощупать и т. д. В удмуртском языке, где влияние

русского языка было менее интенсивным, суффикс -ышт не получил сколько-

нибудь значительного развития.

В финно-угорских языках древнейшей поры глаголы вообще не имели

никаких превербов. Эти превербы в некоторых финно-угорских языках возникли

под влиянием окружающих их индоевропейских языков, ср. в венг. artani

'вредить', но megartani 'повредить', irni 'писать', но beirni 'выписывать'.

Подобного рода превербы существуют также в эстонском языке.

Функционально близкими к превербам являются в марийском языке некоторые

вспомогательные глаголы, ср., например, нелаш 'глотать', но нелын колташ

'проглотить' (букв. 'глотая, пустить'), кочккаш 'есть', но кочкын пытараш

'съесть' (букв. 'едя кончить') и т. д. Почти все модели сложных глаголов в

марийском языке заимствованы из чувашского языка, где имеются их совершенно

точные типологические соответствия.

Сложные глаголы имеются также в современном бенгальском языке,

например, khвiyв phelilвm 'я съел', pakо ur-iyв gela 'птица улетела' и т.

д.

Обращает на себя внимание поразительное сходство моделей сложных

глаголов в бенгальском языке с моделями сложных глаголов в дравидских

языках. Так, в тамильском языке обнаруживаются те же глаголы-модификаторы с

той же функцией11.

Заимствуются из одного языка в другой даже частицы. В некоторых нижне-

вычегодских говорах русской частице -то, например, кто-то, что-то, чего-то,

как-то и т. д. соответствует частица -ко, например, кто-ко, чево-ко, как-ко

и т. д. Источником этой необычной частицы является коми-зырянская частица

kх, употребляемая в аналогичных случаях, ср. kod-kх 'кто-то', myj-kх, 'что-

то', kyZ?-kх 'как-то' и т. д.

В этих же говорах распространена частица -но, примерно соответствующая

русской частице же, например, штой-но 'что же', ктой-но 'кто же' и т. д.

Эта частица также заимствована из коми-зырянского языка, ср. коми-зыр. myj-

nх 'что же', а kyZ?-nх 'а как же'.

Очень подвержен различным внешним влияниям синтаксис. Синтаксис

древних финно-угорских языков был очень похож на синтаксис тюркских. В нем

выдерживался типичный для агглютинативных языков порядок слов —

«определение + определяемое», глагол обычно занимал конечное положение

в предложении, очень слабо были развиты придаточные предложения, их функции

выполняли причастные конструкции и абсолютные деепричастные обороты, слабо

были развиты подчинительные союзы и т. д. Это предположение подтверждается

наличием некоторых реликтовых явлений прежнего состояния в таких языках,

как финский, коми-зырянский, удмуртский, мордовский, марийский. Синтаксис

тюркского типа имеют финно-угорские языки, в меньшей степени

подвергнувшиеся влиянию индоевропейских языков, например, обско-угорские.

Напротив, в результате влияния различных индоевропейских языков синтаксис

таких финно-угорских языков, как венгерский, финский, эстонский, саамский,

мордовский и коми-зырянский приобрел типологические черты синтаксиса

индоевропейских языков. Свободным стал порядок слов, появились придаточные

предложения европейского типа, вводимые союзами и относительными

местоимениями.

Синтаксис маратхи, по сравнению с синтаксисом других индо-арийских

языков (имеются в виду крупнейшие литературные языки, так как только их

синтаксис до некоторой степени изучен), отличается значительно менее

индоевропейским характером. Так, в маратхи сравнительно мало употребляются

классические индоевропейские сложноподчиненные предложения с относительными

словами: преобладают предложения с присоединительной связью и особые

обороты с неличными формами глагола, эквивалентные зависимым предложениям

(использование причастий для связи предложений, одно из которых оформляется

как именной член другого, характерно, в частности для дравидских языков)12.

В языках Кавказа широко распространена эргативная конструкция

предложения. Трудно предположить, чтобы она во всех языках, которым она

свойственна, возникла совершенно самостоятельно. По-видимому, имело место

частичное ее распространение за счет влияния языков субстратов и т. д.

В лингвистической литературе отмечены случаи заимствования средств

связи предложений — подчинительных и сочинительных союзов. Так, например,

мордовские языки употребляют значительное число союзов, заимствованных из

русского языка. В иранских, тюркских и индийских языках встречаются союзы,

заимствованные из арабского языка и т. д.

Самой восприимчивой сферой для всякого рода иноязычных влияний

является лексика. Случаи заимствования слов или калькирования отмечены в

самых различных языках. Словарный состав каждого языка отражает все

изменения, совершающиеся в жизни данного народа, особенности его быта,

хозяйственного уклада, исторической жизни, социального расслоения и т.

д.

Исследование словарного состава языка может дать богатый материал для

историка и этнографа. Так, например, наличие в языке того или иного народа

названий растений, рыб или животных, имеющих определенный географический

ареал распространения, позволяет определить первоначальную территорию

расселения этого народа. Отсутствие во всех диалектах татарского языка

собственного слова для наименования гриба свидетельствует о южном

происхождении казанских татар. Наличие в мордовских языках литовских слов

свидетельствует о том, что граница расселения литовцев в древности была

более продвинута к востоку. Отсутствие собственных оленеводческих терминов

в языке коми подтверждает сделанное учеными предположение, что оленеводство

коми заимствовали у ненцев.

Но иноязычные слова не только заимствуются непосредственно или

калькируются. Влияние чужого языка может способствовать расширению

диапазона значений исконных слов. Так, в результате длительного языкового

контакта карельский язык приобрел ряд особенностей, чуждых другим

близкородственным языкам. Например, карельский глагол a?tua,

соответствующий финскому astua 'идти' имеет по сравнению с финским глаголом

более широкий объем значений. В его употреблении прямо отражается

полисемантизм русского глагола идти, например manиikka maijon ke a?tuw

'земляника с молоком идет', ?luakotti гstuw 'мокрый снег идет', и т. д.13.

Финское слово selvд, имеющее буквальное значение 'ясный' или 'ясно',

может употребляться в значении русского 'готово'. Такое значение явно

возникло под влиянием скандинавских языков, поскольку в шведском и

норвежском языках слово klar имеет то же значение наряду с обычными для

него значениями 'ясный' или 'ясно'.

Проникновение иноязычного слова может существенно изменить семантику

исконного слова, находящегося с ним в одном синонимическом ряду. Так,

например, проникновение в язык калининских карел русского слова griba

'гриб, грибы' изменило семантику не только заимствованного русского слова

griba, но и значение исконного слова ?ieni 'гриб'. ?ienia когда-то в

карельском языке означало грибы вообще, ср. финск. sienia 'грибы'. Слово

griba приобрело значение 'гриб, заготовленный для сушки на зиму', а слово

?ieni стало означать 'гриб, предназначенный для соления'14.

В условиях контактирования языков (см. также подробнее раздел

«Языковые контакты») могут распространяться модели и формулы

образования идиоматических выражений, например, в персидском, турецком,

армянском и грузинском языках существует одинаковая формула ответа на

вопрос о состоянии у человека каких-нибудь дел, здоровья и т. д.

Если спрашивающий задает вопрос типа русского Как дела? или немецкого

Wie geht's?, то человек может ответить формульным выражением Хорош есмь,

если у него дела идут действительно хорошо, ср. перс. хив-дm, арм. lav em,

тур. eyi-im, груз. |'argad var и т. д.

В странах центральной Европы существуют одинаковые формулы выражения

благодарности, образованные по модели немецкого danke schцn, ср. венг.

kцszцnцm szйpen, чешск. dekuji pekne, серб.-хорв. хвала лепо и т. д.

Нигде так ясно не обнаруживается обусловленность употребления слов

внешними факторами, как в различных языковых стилях. На долю стилистики

речи выпадает задача разобраться в тончайших различиях семантического

характера между разными жанрами и общественно обусловленными видами устной

и письменной речи.

Эволюция стилей тесно связана со сменой культурно-бытовых форм

общения, с историей общества. Каждый стиль всегда предполагает обращение к

определенной социальной среде, отражает принятую в данной среде

нормативность и эстетику речи, широко употребляется в литературных

произведениях как средство социальной характеристики персонажей. История

стилей художественной литературы находится в самой тесной связи с историей

соответствующего литературного языка и с его разнообразными, историческими

изменяющимися стилистическими вариациями.

Такая область лингвистической науки, как изучение истории образования

литературных языков (см. гл. «Литературный язык»), не может

абстрагироваться от культурно-исторического контекста. Только привлечение

фактов истории может дать ключ к правильному пониманию того, в какую эпоху

и почему возник данный литературный язык, какие социальные силы,

общественные взгляды, школы и направления стимулировали, или наоборот,

задерживали его поступательное развитие, каким образом они на него влияли,

какие писатели оказывали на него свое воздействие.

Расширение общественных функций языка и темпы его развития целиком и

полностью определяются различными внешними причинами. Особенно

подверженными различным внешнеязыковым влияниям оказываются расположенные

на смежных территориях диалекты. На границах между отдельными диалектными

зонами возникают области смешанных диалектов. Так, например, между северным

и южным наречием русского языка располагается область средне-русских

говоров. Эти говоры содержат отдельные особенности, сближающие их то с

северным, то с южным наречием. Подобная же зона переходных говоров

существует на территории, находящейся между областями распространения

верхового и низового диалекта чувашского языка. Подобные явления имеются

собственно в каждом языке.

Образование в языке диалектов зависит во многом от причин внешнего

порядка, как то: миграции населения, изоляции отдельных его групп,

дробления или укрупнения государства, усвоения данного языка иноязычным

населением и т. п.

Справедливо отмечается, что данные современных говоров нередко служат

важным материалом для историка: как группировалось население в прошлом, где

оно обитало, каковы были колонизационные движения, каковы были связи у

разных частей данного народа между собою и с соседними народами в разные

исторические эпохи — все это в той или иной степени отражается в говорах.

Территориальное распределение диалектных различий представляет собой как бы

отпечаток, след пройденного народом исторического пути. Полное понимание

современного диалектного многообразия языка, территориального распределения

диалектных различий невозможно без учета исторических фактов. Поэтому

историческая диалектология и история языка должна широко пользоваться

диахроническими данными.

Специфические особенности различных языков и диалектов часто бывает

невозможно уяснить без привлечения исторических данных. Так, например,

каждый, кто занимался литературным крымско-татарским языком, не мог не

заметить в этом языке одной любопытной особенности: грамматическая

структура этого языка имеет ярко выраженные черты так называемого

кыпчакского типа, тогда как словарный состав обнаруживает много общих черт

со словарным составом тюркских языков южного или огузского типа,

азербайджанским, гагаузским и анатолийско-турецким. Эти особенности

несомненно отражают сложную историю заселения Крымского полуострова

различными тюркскими племенами. С начала второго тысячелетия н. э. почти

вся территория Крыма, начиная с Притаврии и до горной гряды на юге,

заселялась кыпчакскими племенами, как об этом свидетельствует старая

топонимика Крыма; прибрежная же полоса от Байдар до Кафы (Феодосия) имела

смешанное население (византийцы, генуэзцы, армяне и др.), от которого также

сохранились топонимические названия, но старых тюркских топонимов среди них

нет. В XV—XVI вв. здесь начали появляться и затем надолго обосновались

выходцы из Турции — больше всего из Анатолии. Еще позднее в степную часть

Крыма пришли ногайцы. Эти этно-лингвистические факторы определили строение

диалектной карты Крыма и в значительной мере формирование крымско-

татарского литературного языка в последующее время15.

Карельские диалекты Калининской области обнаруживают значительное

сходство с карельскими диалектами северной части Карельской АССР, хотя

носители тех и других говоров в настоящее время отделены друг от друга

значительным расстоянием. Это объясняется тем, что после окончания русско-

шведской войны и заключения Столбовского мира (1617 г.) одна часть

карельского народа с территории Приладожья и Карельского перешейка в

течение первой половины XVII в. переселилась в глубь России на земли

современной Новгородской и Калининской (а также частично Ярославской и

Тамбовской) областей, а другая часть пошла в направлении к северу и северо-

востоку — на территорию центральных и северных районов Карельской АССР16.

Было бы, однако, совершенно неправильно делать вывод о том, будто

первостепенная роль в изменении языка под воздействием внешних факторов

принадлежит таким факторам, как влияние других языков, миграции,

переселения, особенности исторической жизни народа, говорящего на данном

языке и т. п.

Самым мощным внешним фактором, вызывающим языковые изменения, является

прогресс человеческого общества, выражающийся в развитии его духовной и

материальной культуры, в развитии производительных сил, науки, техники и т.

п., влекущем за собой усложнение форм человеческой жизни и, соответственно,

языка.

ВНУТРЕННИЕ ПРИЧИНЫ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИЙ

В предыдущем разделе были описаны различные языковые изменения,

вызванные действием внешних факторов (влияние других языков, особенности

исторической жизни данного народа и т. п.). Однако изменения в языке могут

быть также результатом действия так называемых внутренних факторов.

Важнейшей функцией языка является функция общения, и для ее осуществления

необходим постоянно действующий механизм. В языке таким механизмом будут

правила соединения слов в целях образования осмысленных высказываний, вне

наличия которых никакая коммуникация не представляется возможной.

Многие лингвисты, называвшие себя социологами и марксистами, почему-то

не хотели признать, что уже одно функционирование языкового механизма как

такового, способно породить импульсы языковых изменений, которые сами по

себе являются независимыми от истории народа.

Главная особенность, отличающая внутренние причины языковых изменений

от внешних, заключается в том, что внутренние причины не имеют никаких

временных ограничений, тогда как каждый внешний импульс, вернее его

действие, ограничено определенной исторической эпохой. В этом смысле

внутренние причины являются поистине панхроническими. Можно утверждать, что

эти причины действовали во всех некогда существовавших, но ныне уже

исчезнувших языках, действуют в языках современных и будут действовать в

языках будущего.

Изучение характера внутренних причин, вызывающих языковые изменения,

могло бы быть темой специальной монографии. В данном разделе из них могут

быть охарактеризованы только важнейшие типы.

Приспособление языкового механизма

к физиологическим особенностям человеческого организма

Биологическая наука давно установила, что чисто биологические

возможности человеческого организма далеко не безграничны. Они имеют

определенные физиологические ограничения. Самое интересное состоит в том,

что эти физиологические ограничения не могут быть устранены, так как это

неизбежно привело бы к нарушению жизнедеятельности человеческого организма.

Хорошо известны, например, такие явления, как невозможность безграничной

перегрузки человеческой памяти или беспрерывной работы человеческого

организма. Подобные перегрузки неизбежно вызовут определенную реакцию,

которая выразится в исчезновении следов полученных впечатлений или

забываемости, или в появлении признаков утомления, затрудняющих дальнейшую

работу организма.

Следует заметить, что человеческий организм отнюдь не безразличен к

тому, как устроен языковой механизм. Он старается определенным образом

реагировать на все те явления, возникающие в языковом механизме, которые

недостаточно соответствуют определенным физиологическим особенностям

организма. Таким образом возникает постоянно действующая тенденция

приспособления языкового механизма к особенностям человеческого организма,

практически выражающаяся в тенденциях более частного характера.

I. Тенденция к облегчению произношения.

Наличие в языках известной тенденции к облегчению произношения

неоднократно отмечалось исследователями. В то же время находились скептики,

склонные не придавать ей особого значения. Они мотивировали своё

скептическое отношение тем, что сами критерии лёгкости или трудности

произношения являются слишком субъективными, так как они обычно

рассматриваются сквозь призму того или иного конкретного языка. То, что

кажется трудно произносимым благодаря действию системного «фонологического

синта» носителю одного языка, может не представлять никаких затруднений для

носителя другого языка. Многое здесь зависит от произносительных привычек,

усвоенных носителями конкретных языков, и их артикуляционной базы, от

особенностей их фонетического строя, типов структуры слога и типичных для

данного языка звукосочетаний, характера ударения, мелодики речи и от других

факторов. Так, например, произношение слова строй, которое каждый русский

может произнести без особого труда, представляет большие трудности для

финна и в особенности для китайца. Необычайные трудности для китайца

представляет произношение русского звука р, например, в слове икра, который

китаец, обучающийся русскому языку, стремится произносить как л. Обычное

для финна слово hyцdyttцmyys 'бесполезность' трудно для русского по причине

несвойственного русскому языку стечению гласных переднего ряда в одном

слове, наличие специфических гласных ц, ь и дифтонга ць. Не менее трудно

для русского произношение грузинского глагола q'iq'ini 'квакать' по причине

контрастного стечения задненёбного надгортанного p' и гласного i,

повторяемого дважды. Подобных примеров можно было бы привести значительное

количество. Все эти доводы, конечно, нужно принимать во внимание, но все же

они не могут служить достаточно веским аргументом против существования в

различных языках мира вышеуказанной тенденции.

Наблюдения над историей развития фонетического строя различных языков

мира с достаточной убедительностью свидетельствуют также и о том, что во

всех языках существуют относительно трудные для произношения звуки и

сочетания звуков, от которых каждый язык стремится по возможности

освободиться или превратить их в более легкие для произношения звуки и

сочетания звуков. Так, например, было с достаточной долей вероятности

установлено, что в индоевропейском языке-основе существовал ряд так

называемых лабиовелярных согласных qw, qwh, gw, gwh, обладавших, по-

видимому, довольно сложной артикуляцией. Любопытно при этом отметить, что

ни в одном из современных индоевропейских языков эти звуки не

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81