Общее языкознание - учебник

вообще, оно очень полюбилось на какое-то время нашей молодежи, как очень

широкое и универсальное по значению и забавное по самому своему звучанию

слово. Сейчас это уже только жаргонное слово, окончательно изгнанное из

литературного языка.

Неудачное слово, противоречащее законам языка, может до некоторой

степени поддерживаться временно действующими факторами. Интересна в этом

отношении история слов выдвиженец и учеба, некогда довольно широко

употреблявшихся в русском литературном языке. Необходимость в слове

выдвиженец возникла в ту эпоху существования нашего государства, когда был

брошен лозунг о целесообразности выдвижения на руководящие посты особо себя

проявивших рабочих и служащих. В этих условиях и было создано слово

выдвиженец. Создано оно, конечно, было неудачно, так как суффикс -енец

почти всегда снижает, иронически или печально обрабатывает слово (ср. такие

образования с этим суффиксом, как пораженец, лишенец, непротивленец,

перерожденец, отщепенец и т. п.). Кроме того, это новообразование в

известной мере опиралось на некоторые, прежде довольно редкие образования

не сниженного стиля, например, снабженец, переселенец, и т. п. Как только

закончился период специально объявленного выдвижения, это слово

сравнительно быстро исчезло из русского языка.

Слово учеба встречалось в русской литературе как слово крестьянского

разговорного языка, без особого местного прикрепления. После революции

учеба впервые становится литературным словом, входит в официальную формулу

отправить на учебу. Оно утверждается настойчиво и принципиально вместо

слишком тихого и общего учения и просвещения и прямо против

просветительства, которое связано с плохими историческими воспоминаниями и

по самой своей форме и даже звучанию как бы высокомерно и благотворительно.

Таким образом, временно действующий экстралингвистический фактор — желание

противопоставить новую форму обучения обучению, практиковавшемуся в старой

дореволюционной школе, — содействовал утверждению этого слова. Но выбор

этого слова нельзя признать удачным. Во-первых, в самом крестьянском языке

слово учеба имело сниженное значение, как какое-то занятие, отличающееся от

крестьянской работы. Во-вторых, оно было созвучно с целым рядом слов

сниженного стиля, как-то: хвороба, зазноба, особа и т. д. Это созвучие

естественно придавало слову учеба оттенок чего-то слишком просторечного. В

настоящее время оно исчезает из литературного языка.

Иногда факторы, поддерживающие слово или выталкивающие его из языка,

выступают в довольно противоречивом сплетении. Жаргонное слово низкого

стиля может стать достоянием литературного языка, если одна группа факторов

окажется в этой борьбе более эффективно действующей. Интересна в этом

отношении история слова халтура. Этимология слова халтура не ясна.

Были попытки связать его с глаголом хапать 'брать с жадностью'. Вероятнее

всего он имеет связь с церковным термином хартуларай, или хартуларь

'книгохранитель в монастыре или церкви'; халтуларь зарегистрирован в

документах XI — XIV веков, особенно на юго-западе. В церковном быту

существовал и глагол халтурить — 'совершать службы (особенно отпевание

покойника) на дому, совершать поскорее и кое-как, чтобы успеть обойти

побольше домов и получить побольше денег'. Затем это слово нашло

своеобразное преломление уже в другой сфере. В жаргоне уголовников,

«блатной музыке», халтура связана была также по преимуществу с покойниками:

халтурщик 'вор, работающий там, где есть покойник'. Это «работа», так

сказать облегченная и даже непристойная для квалифицированного вора.

Халтурщиком на этом жаргоне назывался и сам покойник. На этой основе слово

халтура получает значение 'легкая работа' и широко распространяется в

народном языке. Оно было экспрессивно как иноязычное по происхождению слово

с неясной внутренней формой и даже приобрело новое значение 'работа на

стороне' или 'работа налево'. Вытеснить это слово из литературного языка не

удалось. Осталось, как замечает Л. Я. Боровой, в языке халтура — высокое по

звучанию и мерзкое по существу, полное юмора слово. Живучесть этого слова

можно объяснить также тем, что оно вошло по своему внешнему звучанию в ряд

стилистически высоких слов, таких, как литература, натура, прокуратура,

регистратура и т. п. Это обстоятельство в известной мере нейтрализовало

его жаргоную принадлежность.

Внешнеязыковые факторы в ряде случаев могут оказать очень сильное

влияние на судьбу слова. Если сравнить словарный состав турецкого

литературного языка 30-х годов с тем его состоянием, которое наблюдается в

настоящее время, то его словарный состав обновился по меньшей мере на

30—35%. Многие, ранее бытовавшие в турецком языке заимствованные арабские и

персидские слова были заменены новыми турецкими словами. Нельзя не

согласиться с тем, что не все в этом массовом словотворчестве было удачным.

Однако пуристические тенденции оказались значительно сильнее различных

лингвистических неудобств и предложенные новые слова утвердились в турецком

языке.

Нечто подобное наблюдалось и в истории развития венгерского языка в

эпоху обновления (XVIII в.). В это время обогащение языка приняло более

широкий размах и даже пошло, как считает Й. Балашша, по нездоровому руслу.

И все же автор признает те способы словотворчества, которые, несмотря на

свою противоречивость естественному развитию языка, обогатили лексику

огромным количеством новых и нужных слов17.

Существуют области словотворчества, где общественное утверждение почти

не играет никакой роли. Это относится к созданию очень узких специальных

терминов. Всего несколько лет назад ученые открыли ценное сырье для

выплавки стекла. Его удалось получить из сиенита, залегающего в горах

вблизи города Еревана. Это новое вещество было названо ереванитом. Недавно

открытый новый строительный материал получил наименование ереванит. Много

минералов исследовала Ю. Н. Книпович, и один из них назвали в ее честь

книповичитом.

Несмотря на огромное разнообразие внутрилингвистических и

внешнелингвистических факторов, определяющих судьбу вновь возникшего слова

или формы, которые даже невозможно подробно описать в рамках данного

раздела, решающая роль всегда принадлежит обществу. Общество создает и

формирует язык в подлинном смысле этого слова. Язык — продукт общества. По

этой причине он в большей степени, чем какое-либо другое явление,

обслуживающее общество, заслуживает название общественного явления.

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Г. О. Винокур. О задачах истории языка. — В кн.: В. А. Звегинцев.

История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. II. М.,

1960.

2. В. В. Волошинов. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

3. Е. М. Галкина-Федорук. Язык как общественное явление. М., 1954.

4. Г. Глезерман. Общественное бытие и общественное сознание. М., 1958.

5. В. Гумбольдт. О различии строения человеческих языков и его влиянии на

духовное развитие человеческого рода. — В кн.: В. А. Звегинцев. История

языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях, ч. I. М., 1960.

6. М. М. Гухман. Лингвистическая теория Л. Вейсгербера. — В сб.: «Вопросы

теории языка в современной зарубежной лингвистике». М., 1961.

7. В. Ф. 3ыбковец. Дорелигиозная эпоха. М., 1959.

8. В. М. Жирмунский. Проблема социальной дифференциации языков. — В сб.:

«Язык и общество». М., 1968.

9. В. В. Журавлев. Марксизм-ленинизм об относительной самостоятельности

общественного сознания. М., 1961.

10. В. Ж. Келле, Н. Я. Ковальзон. Общественное сознание. М., 1966.

11. А. Крученых. Заумный язык у Сейфуллиной, Вс. Иванова, Леонова, Бабеля,

И. Сельвинского, А. Веселого и др. М., 1925.

12. М. Э. Курдиани. Изменения в словарном составе современного русского

литературного языка (Автореф. канд. дисс.). Тбилиси, 1966.

13. Лексика современного русского литературного языка. М., 1968.

14. В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18.

15. К. Маркс, Ф. Энгельс. Избранные письма. М., 1947.

16. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 3.

17. К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23.

18. Н. Я. Марр. Актуальные проблемы и очередные задачи яфетической теории.

— В кн.: Н. Я. Марр. Избранные работы, т. 3. М. — Л., 1934.

19. Н. Я. Марр. Язык и мышление. — В кн.: Н. Я. Марр. Избранные работы, т.

3. М. — Л., 1934.

20. И. Б. Новик. К вопросу о специфике человеческого сознания. — «Уч. зап.

Молотовского гос. ун-та им. А. М. Горького», 1957, т. X, вып. 3.

21. Е. Д. Поливанов. О литературном (стандартном) языке современности. —

«Родной язык в школе», 1927, №1.

22. Е. Д. Поливанов. Русский язык сегодняшнего дня. — В сб.: «Литература и

марксизм». М., 1928, кн. 4.

23. Проблемы мышления в современной науке. М., 1964.

24. А. М. Селищев. Язык революционной эпохи. Из наблюдений над русским

языком последних лет. 1917—1926. М., 1928.

25. Э. Сепир. Положение лингвистики как науки. — В кн.: В. А. Звегинцев.

История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях ч. II. М.,

1960.

26. Л. И. Скворцов. Взаимодействие литературного языка и социальных

диалектов (Автореф. канд. дисс.). М., 1966.

27. Ф. де Сосcюр. Курс общей лингвистики. М., 1933.

28. А. Г. Спиркин. О природе сознания. — «Вопросы философии», 1961, №6

29. Б. Л. Уорф. Отношение норм поведения и мышления к языку. — В кн.: В. А.

Звегинцев. История языкознания ХIХиХХ веков в очерках и извлечениях, ч.

II. М., 1960.

30. Ф. П. Филин. К проблеме социальной обусловленности языка. — В сб.:

«Язык и общество». М., 1968.

31. Формы общественного сознания. М., 1960.

32. А. А. Шахматов. Очерк современного русского литературного языка. Изд.

3. М., 1936.

33. P. O. Шор. Язык и общество. М., 1926.

34. Е. В. Шорохова. Проблема сознания как комплексная проблема современной

науки. — В сб.: «Проблема сознания и закономерности его развития».

Материалы симпозиума. Новосибирск, 1966.

35. Язык и общество. М., 1968.

36. М. Сohen. Pour une sociologie du langage. Paris, 1956.

37. Jouce O. Hertzier. A sociology of language. University of Nebraska, N.

Y. 1965.

38. Н. Ноijеr. Linguistic and cultural changes. «Language», 1948, v. 24 №4.

39. Language in culture (Ed. by H. Hoijer). The University of Chicago

Press, 1954.

40. Language in culture and society. N.Y. — London, 1964.

41. М. M. Levis. Language in society. London, 1947.

42. A. Sоmmerfelt. Structures linguistiques et structures des groups

sociaux. «Diogene», 1965, №51.

43. L. Weisgerber. Vom Weltbild der deutschen Sprache. Dusseldorf,

1950»

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ И СОЦИАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЯЗЫКА

В специальной лингвистической литературе широко распространено понятие

общенародного языка, понятного для всего народа. Это понятие, однако,

довольно неопределенно, так как под него нередко подводятся явления

различной природы: 1) под общенародным языком понимают литературный язык,

имеющий распространение в данном государстве, 2) общенародным языком

называют иногда какое-либо распространенное койнэ, например, общегородское

койнэ, 3) за общенародный язык часто выдают систему общих лексических и

грамматических элементов, связывающих различные диалекты языка и дающих

возможность их представителям договориться между собою. Такие общие

элементы, конечно, не составляют живого языка и представляют собой

некоторую, хотя и коммуникативно действенную, абстракцию.

В связи с этим интересно привести некоторые высказывания Е. Д.

Поливанова, который утверждал, что язык крупного коллектива не отличается

абсолютным тождеством кооперативных связей и определял язык как тождество

систем произносительно-звуковых символов, присущих участникам того или

другого коллектива, определяемого наличием специальных кооперативных

потребностей, что обусловливает потребность в общем и едином языке для

этого коллектива. На фоне известных кооперативных связей можно обнаружить

еще более тесные и специфические связи внутри отдельных групп [51, 55].

Соответственно этому, Е. Д. Поливанов считал необходимым внести в понятие

тождества ассоциативных систем, которое обычно кладется в основу

определения языка, признак относительности. «Есть тождество более или менее

полное — у небольших, тесно связанных (внутри себя) групп и тождество —

неполное — у всего (национального) коллектива, в который входят эти группы.

В последнем случае «общий язык» обеспечивает лишь возможность взаимного

понимания (да и то, строго говоря, лишь в пределах определенных тем —

соответственно тому характеру кооперативных связей, который объединяет

всех членов данного коллектива), но отнюдь не единую характеристику системы

языкового мышления (в фонетическом, морфологическом и т. п. отношениях)»

[51, 56].

Язык никогда не бывает абсолютно единым, так как наряду с факторами,

способствующими формированию его единства, действуют факторы, создающие его

неоднородность. Различные вариации языка принято делить на две группы —

одни из них носят названия территориальных диалектов, другие известны как

его социальные варианты.

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ ЯЗЫКА

Прежде чем перейти к рассмотрению различных более или менее частных

аспектов узлового для данной проблематики понятия территориального

диалекта, отметим два обстоятельства общего порядка. Во-первых, необходимо

учитывать невозможность структурного определения языкового или диалектного

статуса того или иного объединения (проблема: самостоятельный язык или

диалект другого языка). По сравнению с неизбежно произвольным — в данном

отношении — характером структурных критериев довольно твердую опору в этом

отношении составляют критерии социологического порядка. Среди последних

наиболее оперативными являются наличие (или, наоборот, отсутствие)

взаимопонимаемости, единого литературного языка, а также единого

самосознания народности. Во-вторых, следует иметь в виду, что

территориальный диалект является исторически изменчивой, зависящей от

уровня социального развития общества формой существования языка. Согласно

определению В. М. Жирмунского, «диалект представляет единство не исконно

данное, а сложившееся исторически в процессе общественно обусловленного

взаимодействия с другими диалектами общенародного языка, как результат не

только дифференциации, но и интеграции: единство развивающееся,

динамическое, как о том свидетельствует характер изоглосс языковой карты,

наглядно отражающей связь истории языка с историей народа» [32, 23]. Ни

дифференциальные признаки диалекта, ни тенденции его развития не остаются

тождественными для разных эпох. Так, если докапиталистические общественно-

экономические формации постоянно способствуют диалектной дифференциации

языка, то отношения эпохи капитализма, и особенно — социализма, делают

диалекты категорией деградирующей и даже пережиточной. Мощным фактором

постепенной элиминации диалектов являются национальные языки, начинающие

складываться уже в процессе перехода от феодализма к капитализму. Строго

говоря, сам термин «территориальный диалект» применим только к диалектам

донациональной эпохи, так как в процессе становления нации

территориальные диалекты превращаются в диалекты территориально-социальные

[68, 27].

Основной причиной возникновения диалектных различий является

ослабление связей и относительная изоляция различных группировок языковой

общности. Поскольку язык представляет собой явление исторически

изменяющееся, в нем постоянно зарождаются различные инновации, которые,

возникнув первоначально в одном месте, затем постепенно распространяются.

Как правило, однако, сколько-нибудь тесная связь между членами языковой

общности затрудняется.

В наиболее общем случае в роли факторов, затрудняющих возможности

непосредственного общения, выступают факторы физико-географического порядка

(ср. наличие горных хребтов, лесных и водных массивов, пустынных

пространств и т. п.). В частности, К. Маркс отмечал тенденцию к образованию

различия в языке первобытных племен, неизбежную при обширности занимаемой

его носителями территории, и прямо указывал, что локальное разобщение в

пространстве вело с течением времени к появлению различий в языке [3, 79].

Очень ярким примером действия этого фактора служит, например, глубокая

диалектная дифференциация почти всех нахско-дагестанских языков,

локализующихся в горных отрогах Большого Кавказа, многие из диалектов

которых распадаются к тому же на большое число говоров и подговоров,

характеризующих нередко отдельные кварталы аулов. Диалектные различия

имеются в эстонском языке почти на каждом из островов, расположенных вблизи

морского побережья Эстонии. Основной предпосылкой формирования горно-

марийского и лугового марийского языков (вернее — диалектов) явилось

разделение их ареалов массивом Волги.

Затрудняющим языковое общение препятствием часто является

административное деление территорий: государственное, феодальных земель и

т. п. Так, размещение языка саамов по территории четырех государств — СССР,

Финляндии, Норвегии и Швеции— послужило причиной образования довольно

сильных различий между его диалектами. В очень многих случаях диалектный

ландшафт языков отражает историческое членение страны на феодальные земли

(это имеет место в немецком, итальянском, грузинском и других языках).

Диалектной дифференциации языка способствует и существование определенных

центров, сплачивающих окружающее население. Так, Казань в прошлом связывала

воедино жизнь чувашских уездов своей губернии, обособляя их от смежной

Симбирской губернии. Северо-западная часть Чувашии, входившая в состав

Козьмодемьянского уезда с центром г. Козьмодемьянском на Волге в марийской

части уезда, со времени разделения на уезды почти 150 лет жила своей

несколько обособленной жизнью. Естественно, что в этих условиях не могли не

образоваться диалектные различия.

Иноязычное окружение диалекта также способствует его обособлению от

других диалектов. В Красновишерском районе (северо-восточная часть Пермской

области) живет около 4000 человек, говорящих на особом диалекте языка коми,

отличающемся как от коми-пермяцкого, так и от коми-зырянского наречий.

Коми, населяющие Красновишерский район, живут небольшой группой в среднем и

частью верхнем течении р. Язьвы, левом притоке р. Вишеры, образуя в

административном отношении так называемый Верхне-язьвинский куст

Красновишерского района [46, 3]. Образованию особого диалекта во многом

способствовало иноязычное окружение, изолировавшее его от основной массы

коми-пермяцкого населения.

Разобщение диалектов может возникнуть и как следствие инфильтрации

иноязычного населения на территорию данного народа. «Из-за территориального

разобщения, которое часто возникало под влиянием иноязычных народов,

отдельные группы мордвы на долгое время лишались возможности общаться друг

с другом. В результате, несмотря на общность происхождения, приблизительно

90% слов, фонетический облик многих лексических единиц, восходящих к одному

и тому же этимологическому источнику, за это время успел значительно

измениться» [67, 72]. Причиной возникновения диалектных различий может быть

влияние других языков и иноязычных субстратов, например, самаркандско-

бухарская подгруппа узбекских говоров обнаруживает довольно сильное

таджикское влияние. Они не только не имеют сингармонизма, но и вполне

повторяют таджикскую звуковую систему — в частности, вокализм из шести

гласных — i, е, q, а, о, и [53].

В нижне-вычегодских русских говорах имеются такие особенности, как

появление среднеевропейского l, пропуск предлогов и т. п., возникшие под

влиянием коми-языка (ср. стр. 473 данной работы). По утверждению А. М.

Селищева, ряд черт русско-сибирских говоров возник вследствие иноязычного

влияния, например, слабосмычный bw или wb (wboda, dwba), мягкие и и d?

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81