Общее языкознание - учебник

IV. Возникновение новых способов выражения в результате перемещения

ассоциаций.

Значение каждого форматива в языке всегда ассоциировано с каним-нибудь

понятием, например, форматив, выражающий множественное число, соотнесен с

понятием множественности предметов; форматив, выражающий многократность

действия, ассоциируется с понятием прерывистого действия, состоящего из

отдельных актов и т. д.

Может случиться, что то же понятие начинает ассоциироваться с каким-

нибудь языковым образованием. В результате такого перемещения ассоциаций

старый форматив может полностью или частично замениться новым.

Так, например, в пермских языках понятие принадлежности одного

предмета другому, если обладаемое выступает в роли прямого дополнения к

глаголу, выражается не родительным падежом, а особой формой отложительного

падежа, хотя в древности оно, по всей видимости, выражалось

родительным падежом, ср. коми-зыр. босьтic воклысь пыжсц 'он взял лодку

брата'.

Определенность имени существительного, сочетающегося с прилагательным,

некогда выражалась в болгарском языке, как и в других славянских языках,

членными формами прилагательных. В современном болгарском языке

определенность имени существительного выражается постпозитивным

определенным артиклем.

В древнеперсидском языке родительный падеж по неизвестным причинам

совпал с дательным, например, martiyahya означало 'человека' и 'человеку'.

В то же время возник новый способ выражения принадлежности путём соединения

определения и определяемого посредством относительного местоимения hya

'который', например, kara hya Nadintвbirahya 'войско Надинтабира' (букв.

'войско, которое Надинтабира'). Подобный способ отмечен также в авестийском

языке, например, aзvo panta уо a?ahз 'один путь к чистоте' (букв. 'один

путь, который чистоты'). Позднее эта конструкция совершенно вытеснила

старый родительный падеж, и в современном персидском языке она является

единственным способом выражения связи определения с определяемым.

В результате развития новых ассоциаций в различных языках постоянно

возникают новые слова, хотя в их появлении не было никакой необходимости.

Так, например, в истории греческого языка слово ‰ppoj было заменено новым

словом Ґlogo 'неразумный', лат. ignis 'огонь' было вытеснено во французском

языке новым словом feu (от латинского focus 'очаг') и т. д.

Некоторые типы изменений значений слов также объясняются

возникновением новых ассоциаций. Слово зной в сербохорватском языке

означает не 'сильный жар', а 'пот', слово гвож?е означает 'железо', хотя

оно этимологически связано со словом гвоздь; rivus 'ручей' в испанском и

португальском языках получило значение реки, ср. исп. rio 'порт' , rio

'река' и т. д.

В результате появления новых ассоциаций постоянно изменяются способы

языкового выражения и языкового членения окружающей действительности. Этим

объясняются значительные различия в словарном составе и грамматическом

строе, наблюдаемые в самых различных языках мира. Регулярное языковое

выражение глагольного вида, столь типичное для русского языка, оказывается

совершенно необязательным для многих языков мира; есть языки, имеющие

восемь прошедших времен, и в то же время есть языки, довольствующиеся

только одним прошедшим временем. Языковое членение действительности

меняется в различные исторические эпохи.

Древнемарийский язык имел более десяти падежей, в современном

марийском языке их только шесть, в старовенгерском языке было несколько

прошедших времен, современный венгерский довольствуется только одним

временем. Причины этих колебаний часто не ясны.

V. Спонтанные изменения звуков. В соответствующем разделе нами

подробно рассматривались так называемые комбинаторные изменения звуков,

причиной которых является влияние соседних звуков. Помимо комбинаторных

изменений, совершаются так называемые спонтанные, или позиционно

необусловленные, изменения звуков. Так, например, межзубное д в пермских

языках во всех позициях перешло в ѕ, утрата носовых гласных в истории

славянских языков также осуществлялась во всех позициях и т. д.

Многие фонологи утверждают, что спонтанные звуковые изменения

происходят под влиянием сдвигов в системе фонем. Однако этот вопрос

детально не исследован. Надо полагать, что причины спонтанных звуковых

изменений могут быть различными [128, 159]. К тому же некоторые изменения,

принимавшиеся за спонтанные, при дальнейшем изучении удавалось объяснить

как комбинаторные.

VI. Исчезновение и возникновение фонологических оппозиций.

Фонологические оппозиции в языке могут исчезать и возникать вновь.

Например, некогда в раннем общем прибалтийско-финском языке существовали

пары фонем п — с (nime 'имя', сфle 'стрела') и s — ?’ (sula 'талый' и ?ata

'сто'). Позднее палатализованные с’ и ?’ совпали с непалатализованными п и

s. В мансийском языке когда-то существовали фонемы s и ?. Позднее они

совпали с t25.

В некоторых позициях фонемы могут утрачивать различительную

способность, нейтрализуются. Такой нейтрализации, например, подверглись

после падения редуцированных ъ и ь в конце слова и перед глухими согласными

звонкие согласные в русском языке, ср. воз [вос].

В современном финском языке h является фонемой, ср. halpa 'дешевый' и

salpa 'засов'. В уральском праязыке фонемы h не было. В финском языке

источниками этой фонемы были ?, ?, e, k (в сочетании kt).

VII. Переосмысление значений форм. Материальные средства выражения

различных грамматических категорий относительно ограниченны. По этой

причине для выражения новых грамматических значений часто используются уже

наличные в языке формы, значение которых при этом переосмысляется. Так,

значение сослагательного наклонения в истории латинского языка было

переосмыслено в ряде случаев как значение будущего времени, в целом ряде

тюркских и монгольских языков значение причастий превратилось со временем в

значение глагольных времен и т. д.

Финский партитив представляет результат переосмысления некогда

существовавшего здесь отложительного падежа. В мордовских языках этот падеж

сохраняется до сих пор. Ср. эрзя-морд. kudo-do 'от дома', vele-de 'от

деревни'. Значение суффикса этого падежа 'движение от чего-либо' было

переосмыслено как значение части предмета, например, tuota vettд 'принеси

воды', т. е. 'какое-то количество воды'.

Отмечены также случаи превращения словообразовательных суффиксов в

падежные путём переосмысления их значений. Например, в маратхи для

образования суффикса родительного падежа послужил словообразовательный

суффикс -иа (из -tya) ср., например, gharв-ив 'дома' (-англ. of the house)

и ghar-ив 'домашний'26.

Суффикс превратительного падежа, или транслатива -kc в мордовских

языках развился из словообразовательного суффикса -kc, означающего предмет,

служащий для чего-либо, например, сур-кс 'перстень', т. е. 'нечто для

пальца' , кедь-кс 'браслет', т. е. 'нечто для руки'27.

VIII. Превращение самостоятельных слов в суффиксы. Превращение

самостоятельных слов в суффиксы наблюдается в истории самых различных

языков. Например, суффикс абстрактных имён существительных -lun в

современном коми-зырянском языке в словах типа pemyd-lun 'темнота', ozyr-

lun 'богатство' и т. д. восходит к самостоятельному слову lun 'день'.

Сначала такие словосочетания, как pemyd lun 'темный день', были

переосмыслены в направлении 'нечто темное, темнота', и затем суффикс

механически был перенесен на другие имена существительные.

При названиях лиц и живых существ в языках хинди и урду может

употребляться суффикс lok, восходящий к древнеиндийскому слову loka 'мир,

люди'.

Английский суффикс прилагательных -lу, например, night-ly 'ночной'

развился из некогда самостоятельного слова lic, означавшего 'тело, облик,

образ'.

Суффикс совместного падежа или комитатива мн. ч. -guim в норвежско-

саамском языке, например, oabbai-guim 'с сестрами' от oabba 'сестра'

восходит к самостоятельному слову kui eme guoibme 'товарищ'28.

Внутренние противоречия и их характер

Выше были охарактеризованы различные тенденции, направленные на

улучшение языковой техники и сохранение языка в состоянии коммуникативной

пригодности.

Если бы все эти полезно направленные тенденции последовательно и

регулярно осуществлялись, то система технических средств различных языков

мира, вероятно, давно достигла бы идеального состояния. В действительности

все тенденции практически далеко не всегда осуществляются. Но самое

парадоксальное состоит в том, что осуществление одной тенденции может

помешать осуществлению другой. Существует антагонизм тенденций в самом

прямом значении этого слова. Так, например, различные изменения спонтанного

и комбинаторного характера нередко противоречат тенденции к выражению

одинаковых значений одинаковыми средствами. Тенденция к устранению зияния

может привести к нарушению чётких границ между морфемами, ср. др.-греч.

§h?rwpoj 'человек', но род. п. ед. ч. ўn?rиpou из antroposo. После

исчезновения интервокального -s- произошло слияние гласных, в результате

чего четкие границы основы утратились. В процессе словосложения могут

образоваться трудные для произношения сочетания звуков, ср. фин. pддmддrа

'цель', составленное из двух слов рдд 'голова' и mддra 'цель (собственно

мера)', где в двух смежных слогах оказались долгие гласные. Выравнивание

форм по аналогии, способствующее обозначению форм с одинаковым значением

одинаковыми средствами, может привести к омонимии форм.

Строевые особенности языка могут препятствовать исчезновению

отживающих в языке грамматических категорий. Наглядным примером может

служить сохранение категории рода в русском языке. Наличие рода у различных

неодушевленных имён существительных давно не отражает никакого реального

содержания, однако наличие разветвленной системы грамматического

согласования по роду в сильной степени затрудняет процесс исчезновения

фактически исчезнувшей категории.

Поскольку каждая тенденция является постоянно действующей, устранение

результатов действия одной тенденции осуществлением другой тенденции не

означает невозможности изменения сложившегося положения в будущем. Так,

например, согласные к, г и х когда-то в славянских языках были одинаковыми

во всех положениях. Позднее перед ± (( oi) они превратились в ц', з', с'. В

древнерусском языке были возможны такие формы, как в руц±, на дороз±, в

кожус± и т. д. при формах им. пад. ед. ч. рука, дорога, кожух. Таким

образом, стремление к облегчению произношения, выразившееся в комбинаторном

изменении согласных, оказалось идущим в разрез со стремлением к сохранению

звукового единообразия. Действием выравнивания конечных согласных основ по

аналогии вариативность основ была ликвидирована, откуда современные формы

на руке, на дороге, в кожухе и т. д.

Случаи полезного взаимодействия процессов

Констатируя наличие противоречий в процессах исторического развития

языка, нельзя, однако, забывать о том, что могут быть случаи, когда

направленность одного процесса помогает осуществиться другому процессу.

Так, например, в народной латыни VII в. н. э. в 1-м склонении в

именительном падеже множественного числа наравне с формой на -ае стали

употребляться формы на -as по аналогии с формой винительного падежа:

|Ед. ч. |им. п. |terra > terra |

| |вин. п. |terram > terra |

|Мн. ч. |им. п. |terrae > terras|

| |вин. п. | |

| | |terras > |

| | |terras29 |

Процесс выравнивания по аналогии в данном случае облегчался тем, что

форма винительного падежа множественного числа имела более чёткое

морфологическое строение по сравнению с формой именительного падежа того же

числа. Благоприятствующим фактором могло оказаться также возможное

переразложение основ. Исчезновению дательного падежа в истории греческого

языка в немалой мере способствовало устранение различия между долгими и

краткими согласными и отпадение конечного п, в результате чего формы обоих

падежей стали омонимичными.

ВОЗМОЖНОСТЬ ВОЗНИКНОВЕНИЯ ИЗМЕНЕНИЙ В РЕЗУЛЬТАТЕ

СОВОКУПНОГО ДЕЙСТВИЯ ВНЕШНИХ И ВНУТРЕННИХ ФАКТОРОВ

В истории различных языков можно найти немало случаев, когда различные

языковые изменения происходят в результате совокупного действия внешних и

внутренних факторов. Так, например, в новогреческом языке исчез инфинитив,

существовавший некогда в древнегреческом. То, что раньше выражалось

инфинитивом, стало выражаться описательно путем употребления союза nў (из

др.-греч. †na 'чтобы'), сочетаемого с формами конъюнктива, фактически

совпавшими с обычными формами настоящего времени изъявительного наклонения,

ср. др.-греч. ™??lwgrЈfein 'я хочу писать', совр. греч. О?lw n¦ grЈfw.

Процесс исчезновения инфинитива происходил и в других балканских языках (в

болгарском, албанском и румынском). Несомненно, новогреческий язык

испытывал какой-то внешний импульс. Однако и в самом новогреческом языке

происходили внутренние процессы, создавшие благоприятные условия для

исчезновения инфинитива. Конечное п отпадало, а дифтонг ei стягивался в i.

По этой причине древнегреческий инфинитив на -ein, например, ferein

'носить', должен был бы принять форму feri, которая полностью совпала

бы с формой 3-го л. ед. ч. наст. врем. 'он несёт'.

Как известно, ударение в древних германских языках падало на первый

слог. Изменение характера ударения вызывало ослабление конечных слогов.

Ослабленная флексия постепенно исчезала, что привело к развитию

аналитических конструкций. Было, однако, подмечено, что английский язык

ранее других языков теряет остатки синтетических форм и наравне с датским

даёт наиболее чистый образец аналитического типа. Исландский язык по

сравнению с другими германскими языками развил аналитические элементы в

гораздо меньшей степени, так что об исландском языке трудно говорить как о

языке аналитического типа. фактически в отношении языкового строя

современный исландский язык мало чем отличается от языка Эдды. Можно

предполагать, что эти особенности в развитии двух германских языков

возникли не без участия внешних факторов. Исландский язык, развивающийся

совершенно изолированно благодаря географическому положению самой Исландии,

сохраняет в основном состояние древнейших германских письменных памятников.

Развитие аналитических конструкций не достигает в нем той степени, которая

наблюдается в английском; синтетические формы сохраняются в прежнем виде.

По иному обстояло дело в истории английского языка. Впервые, еще, в IX

веке, английский язык, в особенности его северные диалекты, непосредственно

сталкивается с языком завоевателей датчан. В эпоху завоевания Англии

норманнами английский язык имел тесные контакты с французским языком.

Очевидно, эти контакты и ускорили развитие аналитического строя в

английском языке [15, 29—30].

Любопытно отметить, что болгарский язык, являющийся единственным

языком аналитического строя в семье славянских языков, также имел различные

контакты с другими языками.

Уральский аблатив, характеризовавшийся суффиксом -ta, превратился в

финском языке в особый падеж партитив, обозначающий часть какого-нибудь

предмета, например, ostan kilon voita 'куплю кило масла'. Спорадические

случаи превращения аблатива в партитив отмечены также в мордовском языке,

ср. эрзя-морд. чай-де симемс 'попить чаю' и т. д. Возникновение партитива в

финском и отчасти в мордовском языках имело благоприятную почву, поскольку

партитивное значение могло легко возникнуть на базе аблативного значения.

Ярким примером возможности такого развития может служить родительный

партитивный в русском и других славянских языках, ср. русск. кило хлеба.

Родительный падеж в славянских языках исторически восходит к аблативу.

Было обнаружено, что значение финского партитива в известной степени

напоминает значение родительного падежа в балтийских языках. Не

исключена возможность того, что во время контактов предков современных

финнов с балтийскими народами в ту эпоху, когда они находились на южном

берегу Финского залива, влияние балтийских языков послужило стимулом для

возникновения в прибалтийско-финских языках партитива.

Таким образом, явление, которое первоначально было внутренним,

испытало воздействие иноязычного влияния и приняло специфическую форму

выражения.

К ВОПРОСУ О СИСТЕМНОМ ХАРАКТЕРЕ ЯЗЫКОВЫХ ИЗМЕНЕНИй

Рассматривая проблему, касающуюся соотношения двух таких понятий, как

система и диахрония, системность и языковые изменения, следует отметить

прежде всего ее недостаточную изученность. Отчасти это может быть объяснено

тем, что структурные исследования носили вплоть до недавнего времени

преимущественно синхронный характер и что историческая проблематика

отходила в этих исследованиях на задний план. Отчасти это обстоятельство

можно связать также с тем, что и самый круг вопросов, затрагиваемый в

диахронических исследованиях структурного порядка, был достаточно специален

и в принципе отличался от того, который определял подобные исследования в

традиционной лингвистике. Диахронические изыскания представляли собой в

значительной мере исследования по фонологии, которые нередко предлагали «не

столько новые принципы объяснения звуковых изменений, сколько лишь принципы

классификации и реинтерпретации звуковых изменений в структурных терминах»

[10, 85—86] (ср., например, понятия фонологизации, дефонологизации и

трансфонологизации у пражских лингвистов, понятия расщепления и слияния

фонем у американских структуралистов, понятие лакун или пустых клеток в

фонологической системе и понятие различительного признака как единицы

изменения у А. Мартине и др.).

При освещении названной проблемы на современном уровне целесообразно,

по-видимому, подойти к ней расчлененно, разграничивая по крайней мере три

разных комплекса проблем, из которых первый относится к определению

характера языковых изменений, второй — к определению места изменений

разного типа в той целостности, которую образует язык на протяжении всей

истории своего существования и, наконец, третий связан с анализом причин

языковых изменений.

Основоположник современного структурализма Ф. де Соссюр, как известно,

полностью отрицал системный характер диахронических преобразований. По его

определению, для любого отдельного состояния языка типичны отношения,

связывающие сосуществующие элементы языка и образующие систему;

напротив, для характеристики языка в историческом плане важны иные

отношения, не воспринимаемые одним и тем же коллективным сознанием.

Наблюдаемые между элементами, сменяющими друг друга, они системы не

образуют [69, 103]. Признание беспорядочности, хаотичности и случайности

исторических изменений, унаследованное соссюрианцами от младограмматиков,

обесценивало в их глазах результаты диахронических исследований:

исторический материал оказывался, якобы, неподходящим источником для

изучения языка как системы. Положение Соссюра о «частном характере»

диахронических фактов, не образующих системы [69, 101], получило

распространение и за пределами женевской школы и было поддержано, например,

глоссематиками. С другой стороны, оно вызвало резкую критику со стороны

представителей Пражского лингвистического кружка, которые уже в своих

Тезисах подчеркнули, что диахронии и синхронии в равной мере присущ

системный характер [10, 50—52; 39, 145]. «Было бы нелогично утверждать, —

писали составители Тезисов, — что лингвистические изменения — не что иное,

как разрушительные удары, случайные и разнородные с точки зрения системы...

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81