Общее языкознание - учебник

человеческая память не в состоянии сохранить все мельчайшие подробности.

Оно содержало только общее. В этом смысле подобное знание можно было бы

назвать инвариантным обобщенным образом предмета. Если бы человек не имел

инвариантных представлений о предметах, он вообще не мог бы существовать.

Первобытный человек мог в своей памяти воспроизводить образы предметов в

конкретных ситуациях, но подобное воспроизведение не было связано с

коммуникацией. Отсутствие у животных и человекообразных обезьян звуковой

речи объясняется между прочим тем, что в конкретных ситуациях она им не

нужна, а возможные у них реминисценции этих ситуаций в памяти также не

связаны с необходимостью коммуникации.

Возможность возникновения инвариантных образов предметов

поддерживалась целым рядом особенностей психики человека.

Чувственный образ предмета, как уже говорилось выше, может быть

воспроизведен в памяти. Естественно, этот образ благодаря известному

несовершенству памяти будет бледным и редуцированным. Кроме того, его

границы могут быть недостаточно четкими. В памяти могут воспроизводиться

образы однородных предметов, находящихся в разных ситуациях. Редукция

чувственного образа, отсутствие четких границ, возможность наложения в

нашем сознании разных чувственных образов однородных предметов и т. п.

готовили почву для возникновения инвариантного нечувственного образа.

С. Л. Рубинштейн справедливо замечает, что воспроизведенные образы

памяти, их представления являются ступенькой или даже целым рядом ступенек,

ведущих от единичного образа восприятия к понятию и обобщенному

представлению, которым оперирует мышление [55, 288]. Большой интерес в этом

отношении представляет одно наблюдение, сделанное И. М. Сеченовым, согласно

которому все единичные впечатления сливаются в так называемые средние итоги

тем полнее, чем они однороднее по природе или чем поверхностнее и менее

расчленено было их восприятие [56, 440].

Существует физиологический закон редукции функции по мере ее

совершенствования. Опыты показали, что если при первом предъявлении

предмета взгляд испытуемого обегает весь контур предмета полностью, то уже

при втором, третьем предъявлении предмета взгляд задерживается лишь на

наиболее значимых пунктах контура, так называемых критических точках. При

повторных предъявлениях предмета ход процесса резко сокращается по мере

выделения критических точек[32, 103]. Практически это означает, что для

того, чтобы опознать часто повторяющийся предмет в новой ситуации, человеку

было достаточно знать небольшое число критических точек.

Имея в виду все вышеуказанные соображения, трудно согласиться с

утверждением некоторых философов и психологов о существовании в развитии

человека стадии чистого чувственного познания мира, предшествующей

образованию понятий. Фактически такая стадия является фикцией. При

рассмотрении проблемы возникновения в сознании человека инвариантных

обобщенных образов предметов нельзя не отметить огромной роли таких

особенностей человеческой психики, как способность к абстрагированию и

память.

Процесс абстракции представляет собой в широком смысле процесс

мысленного отвлечения от чего-либо. Существуют различные виды абстракции,

но для уяснения сущности языка особо важными являются два ее вида — так

называемая абстракция отождествления и изолирующая, или аналитическая,

абстракция, поскольку обе они участвуют в образовании понятий. Абстракцией

отождествления называется процесс отвлечения от несходных, различающихся

свойств предметов и одновременного выделения одинаковых, тождественных их

свойств. В процессе абстракции отождествления выделяются чувственно

воспринимаемые свойства — это абстракция, основанная на непосредственном

отождествлении предметов и чувственно невоспринимаемые свойства —

абстракция, полученная через отношения типа равенства. На основе абстракции

отождествления могут выделяться и отношения между предметами.

Абстракцией изолирующей, или аналитической, называется процесс

отвлечения свойства или отношения от предметов и их иных свойств, с

которыми они в действительности неразрывно связаны. Этот процесс абстракции

приводит прежде всего к образованию так называемых «абстрактных предметов»:

«белизна», «фасад», «эластичность», «твердость» и т. п. [17, 24, 25].

На первый взгляд может показаться, что процесс абстрагирования

является чисто произвольным волюнтативным актом, зависящим от воли каждого

человеческого индивида в отдельности. Конечно, в процессе абстракции нельзя

отрицать элементов субъективного намерения, однако это явление имеет также

некоторые не зависящие от намерения человека причины.

Прежде всего способность к абстрагированию в генетическом плане

представляет собой дальнейшее развитие бессознательной способности к

синтезу и анализу, выработавшейся у животных и человека в результате борьбы

за существование и небходимости приспособления организма к окружающей

среде.

Способность к абстрагированию обусловлена также известным

несовершенством физиологической организации человека. Из-за ее особенностей

человек не в состоянии охватить бесконечное разнообразие свойств того или

иного объекта. Так, человеческий глаз и человеческое ухо способны

непосредственно воспринимать лишь незначительную часть того богатства мира

цвета и звуков, которые имеются в объективном мире. Кроме того, пропускная

способность органов восприятия человека весьма ограниченна и

характеризуется скромной цифрой — 25 двоичных единиц в секунду. Таким

образом, уже особенности строения органов чувств человека таковы, что они

являются объективной причиной процедуры абстрагирования.

Следует также отметить, что каждый объект действительности обладает

бесконечным числом свойств и может вступать в бесконечное число отношений.

Но эта бесконечность не является актуальной. Объект никогда не вступает во

все возможные для него отношения сразу. Для этого было бы необходимо

актуально осуществить все возможные условия существования этого объекта

одновременно, что, естественно, никогда не выполнимо. Это, между прочим,

противоречит факту развития и изменения объекта. Осуществление для объекта

сразу актуально всех возможных условий его существования означало бы просто-

напросто, что в объекте осуществляются одновременно все его состояния —

прошлые, настоящие и будущие, т. е. объект должен был бы существовать, не

развиваясь и не изменяясь. Невозможность актуализовать всю бесконечную

совокупность свойств объекта означает, что в каждом конкретном случае

объект выступает, выявляя только часть своих свойств. Можно было бы

сказать, что объекты действительности как бы абстрагируют сами себя [16,

34—36].

Необходимость абстрагирования обусловлена также действием закона

экономии физиологических затрат. «Если бы человек,— замечает И. М.

Сеченов,— запоминал каждое из впечатлений в отдельности, то от предметов

наиболее обыденных, каковы, например, человеческие лица, стулья,

деревья, дома и пр., составляющих повседневную обстановку нашей жизни, в

голове его оставалось бы такое громадное количество следов, что мышление

ими, по крайней мере в словесной форме, стало бы невозможным, потому что

где же найти десятки или сотни тысяч разных имен для суммы всех виденных

берез, человеческих лиц, стульев и как совладать мысли с таким громадным

материалом? По счастью, дело происходит не так. Все повторяющиеся, близко

сходные впечатления регистрируются в памяти не отдельными экземплярами, а

слитно, хотя и с сохранением некоторых особенностей частных впечатлений»

[56, 439].

Механизм памяти основывается на способности мозга закреплять и

воспроизводить следы некогда им полученных впечатлений. Образование этой

способности представляет собой результат биологического приспособления

человеческого организма к окружающей среде. Различение и узнавание

предметов, замечает И. М. Сеченов, свойственно животным, обладающим

способностью передвижения [56, 465]. Поскольку животное, способное к

передвижению, сталкивается с массой различных предметов, удовлетворяющих

его жизненные потребности, то возможность их опознавания приобретает

определенную биологическую значимость. Для ориентировки действия на

предмет, следовательно — для удовлетворения потребностей, в этих условиях

одного лишь восприятия как чувственной дифференциации предмета оказывалось

недостаточно. Для этого необходимо, чтобы предмет узнавался в дальнейшем.

Восприятия, в которых человек познает окружающую действительность,

обычно не исчезают бесследно. Они закрепляются, сохраняются и

воспроизводятся. Узнавание предметов, замечает Сеченов, носит на себе все

существенные характеристики и признаки мышления [56, 466]. В узнавании

есть, наконец, даже некоторые элементы рассудочности, поскольку процесс

напоминает собой умозаключительные акты [56, 467]. Сеченов придавал также

очень большое значение так называемому закону регистрации впечатлений по

сходству, согласно действию которого у человека все сходные предметы

сливаются в памяти в сходные итоги [56, 485].

Ассоциации по сходству имеют огромное значение в создании структуры

языков. Сравнение одного предмета с другим является одним из наиболее

мощных средств познания окружающего мира. Весь прогресс теоретической

половины человеческих знаний о внешней природе, подчеркивает Сеченов,

достигнут в сущности сравнением предметов и явлений по сходству [56, 378].

При отсутствии такого свойства человеческой психики, как память,

возникновение человеческого языка было бы невозможно. Обобщенное знание

свойств класса предметов явилось в дальнейшем основой для возникновения

слова.

ПРОБЛЕМА ДОЯЗЫКОВОГО МЫШЛЕНИЯ

Многих исследователей интересует вопрос о возникновении языка и

мышления. Значительное большинство ученых стоит на той точке зрения, что

язык и мышление возникли одновременно и что до возникновения языка мышления

якобы не могло быть. Так, по мнению К. К. Кошевого, язык и мышление

находятся в неразрывном единстве: нет языка без мысли и, наоборот, мысли

без языка. Мысли существуют только в языковом оформлении [35, 14]. По

мнению Н. К. Одуевой, начало мышления совпадает со словесным обобщением

чувственных данных [41, 71]. «Мышление, протекая в неразрывной связи с

материальными физиологическими процессами головного мозга, вместе с тем

может происходить и происходит только на основе и при помощи языка»,—

замечает В. З. Панфилов [43, 118].

Поясняя сущность марксистско-ленинской теории происхождения языка и

мышления, А. Бынков отмечает, что человеческое мышление и язык возникли

одновременно в процессе труда. Абстрактное мышление человека формировалось

вместе с развитием языка. Не только язык, но и мышление возникло в трудовой

деятельности, в результате необходимости в общении [6, 88]. То же самое

утверждение находим мы и в книге Г. В. Колшанского «Логика и структура

языка» [29, 17]. И. В. Сталин пытался истолковать приводимое им

высказывание Маркса («Язык есть непосредственная действительность мысли») в

том плане, что мышления без языка не существует. Но ведь его можно понимать

и иначе — как указание на то, что мышление проявляется в языке.

Приведенные выше высказывания не совсем согласуются с содержанием

известной статьи Ф. Энгельса «Роль труда в процессе превращения обезьяны в

человека», где Энгельс основной причиной возникновения языка считает

совместный труд людей. «... Развитие труда по необходимости способствовало

более тесному сплочению членов общества, так как благодаря ему стали более

часты случаи взаимной поддержки, совместной деятельности, и стало ясней

сознание пользы этой совместной деятельности для каждого отдельного члена.

Коротко говоря, формировавшиеся люди пришли к тому, что у них явилась

потребность что-то сказать друг другу. Потребность создала себе свой орган:

неразвитая глотка обезьяны медленно, но неуклонно преобразовывалась путем

модуляции для все более развитой модуляции, а органы рта постепенно

научились произносить один членораздельный звук за другим» [65, 489].

Однако в статье Энгельса нигде ни одним словом не сказано, что до

возникновения языка у предка человека вообще не было никакого мышления.

Материалы статьи скорее всего говорят о другом. Труд, по Энгельсу, возник

раньше членораздельной речи. «Сначала труд,—замечает Ф. Энгельс,— а затем и

вместе с ним членораздельная речь явились двумя самыми главными

стимулами, под влиянием которых мозг обезьяны постепенно превратился в

человеческий мозг, который, при всем своем сходстве с обезьяньим, далеко

превосходит его по величине и совершенству» [65, 490].

Но ведь труд необходимо предполагает мышление, а всякий труд, замечает

Ф. Энгельс, начинается с изготовления орудий [65, 491].

Современная психология ясно показывает, что изготовление даже самого

примитивного орудия невозможно без наличия мышления, совершенно

сознательного, а не инстинктивного использования жизненного опыта,

установления целого ряда причинных связей, обобщений и умозаключений.

«Умозаключение,— справедливо замечает И. В. Копнин,— возникает из

потребности трудовой деятельности человека, специфическая особенность

которой заключается в том, что в сознании человека еще до начала труда

имеется предварительный готовый результат его. Прежде чем произвести вещь,

он идеально воспроизводит весь производственный процесс от начала до конца.

Этот процесс невозможен без умозаключения» [34, 22]. Стало быть, люди стали

говорить друг с другом, обладая уже сравнительно развитым мышлением.

Сам Ф. Энгельс считал, что нет оснований отрицать наличие генетических

корней мышления и речи в животном царстве. Рассматривая познание

исторически, Энгельс видел «корни» человеческого познания в отражательных

способностях животных. Он писал: «Нам общи с животными все виды рассудочной

деятельности: индукция, дедукция, следовательно, также абстрагирование...

анализ... синтез...» [65, 178].

Подобное мнение позднее высказывалось многими исследователями.

«У животных,— замечает И. М. Сеченов,— помимо прирожденной

машинообразной умелости производить известные действия, часто замечается

умение пользоваться обстоятельствами данной минуты или условиями данной

местности, чего нельзя объяснить иначе как сообразительностью животного,

его рассудительностью и вообще умением мыслить» [56, 417].

В этом же смысле высказывался и Плеханов: «Как бы там ни было, но

зоология передает истории homo, уже обладающего способностями изобретать и

употреблять наиболее примитивные орудия». «Ясно, как день, — говорит далее

Плеханов, — что применение орудий, как бы они ни были несовершенны,

предполагает огромное развитие умственных способностей» [45, 138]. Того же

мнения в основном придерживался и Л. С. Выготский. «В опытах Кёлера мы

имеем совершенно ясное доказательство того, что зачатки интеллекта, т. е.

мышления в собственном смысле слова, появляются у животных независимо от

развития речи и вовсе не связаны с ее успехами. Изобретение обезьян,

выражающееся в изготовлении и употреблении орудий и в применении

обходных путей при разрешении задач, составляет совершенно несомненно

первичную фазу в развитии мышления, но фазу доречевую» [12, 76—771.

Мышление и речь, по мнению Л. С. Выготского, имеют поэтому генетически

совершенно различные корни [12, 76-77].

Оставляя пока в стороне вопрос о мышлении животных, следует прежде

всего рассмотреть вопрос, что следует понимать под мышлением вообще.

Некоторые исследователи считают мышление словами единственным типом

подлинного мышления. Но под мышлением можно также понимать вообще процесс

отражения человеком окружающего мира независимо от того, какими способами

оно осуществляется. В таком случае необходимо решить один существенный

вопрос — является ли так называемое словесное мышление единственно

возможным типом мышления, или оно существует наряду с другими типами

мышления.

Исследования целого ряда выдающихся психологов скорее говорят в пользу

того, что существуют разные типы мышления. В их числе словесное мышление

выступает только как наиболее совершенное и наиболее пригодное для целей

общения людей между собой. «Трудно согласиться со взглядом, который

полностью отделяет мышление от прочей познавательной деятельности человека

и противопоставляет его всем Другим видам психической деятельности», —

справедливо пишут по этому поводу И. М. Соловьева и Ж. И. Шиф [58, 335].

Успехи психологической науки вынуждают подвергнуть сомнению гипотезу о

полной независимости и самостоятельности интеллектуальной деятельности.

Следует усомниться в том, что реализация мышления возможна лишь в строго

очерченных пределах, включающих совершенно особый психический материал.

Тезис о том, что осмысленность прочих психических процессов всегда и

исключительно обязана включением со стороны обособленно стоящего

мыслительного аппарата, также вызывает сомнения. Мышление не только и не

просто вносится в память, деятельность памяти способна приобретать и в

самом деле приобретает характер мышления. В отношении представлений

мышление рассматривается как нечто извне приходящее и упорядочивающее их

течение. Не следует, однако, исключать возможность такой динамики

представлений, которая является по своему качеству мышлением. Все более

накапливаются доказательства в пользу понимания мышления как своеобразного

динамического процесса, который может осуществляться различным

психическим материалом, происходить в любой «психической среде», во

всякой «области психики».

Правилен, по нашему мнению, взгляд, рассматривающий мышление как

познавательную деятельность, усматривающий в мышлении высшую ее форму.

Мышление характеризуется не изоляцией от других компонентов познавательной

деятельности, но их охватом, своеобразным сочетанием и взаимодействием

между ними. Мышление осуществляется не только в сфере абстрактно-

логического познания, но и в ходе познания чувственного, а в пределах

последнего осуществляется материалом образов восприятия, памяти и

воображения.

Придавая большое значение абстрактно-логическому мышлению, мы не

забываем, что мышление имеет и другие виды, осуществляемые посредством иных

форм отражения. При этом всякий анализ мышления обнаруживает, что

качественные различия форм отражения действительности, осуществляемого

психикой человека, отнюдь не препятствуют их взаимосвязи и кооперации при

решении мыслительных задач, а, напротив, весьма часто содействуют их

успешному разрешению [58, 335—336].

На точке зрения признания разных видов мышления стоит также выдающийся

психолог С. Л. Рубинштейн. «Теоретическое мышление, раскрывающее

закономерности своего предмета,— замечает С. Л. Рубинштейн,— является

высоким уровнем мышления. Но было бы совершенно неправильно сводить

мышление в целом исключительно к теоретическому мышлению в абстрактных

понятиях. Мы совершаем мыслительные операции, не только решая теоретические

проблемы, но и тогда, когда, прибегая к абстрактным теоретическим

построениям, мы с более или менее глубоким учетом объективных условий

осмысленно решаем любую задачу, оставаясь в рамках наглядной ситуации.

Существует не только отвлеченное, но и наглядное мышление, поскольку в

некоторых случаях мы разрешаем стоящие перед нами задачи, оперируя в

основном наглядными данными.

Наглядное мышление и мышление отвлеченно-теоретическое многообразными

способами переходят друг в друга. Различие между ними относительно; оно не

означает внешней полярности, но оно существенно.

Всякое мышление совершается в более или менее обобщенных, абстрактных

понятиях, и во всякое мышление включаются более или менее наглядные

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81