Общее языкознание - учебник

значениями предпочтение отдается наиболее экспрессивным формам.

В древнеанглийском языке существовало несколько суффиксов

множественного числа имен существительных; оно выражалось суффиксами -as,

-u, -a, -an. Исторически наиболее устойчивым оказался суффикс -as как

наиболее четкий и фонетически устойчивый по сравнению с другими

окончаниями.

Этими же причинами вызвано распространение в немецком языке суффикса

мн. ч. -er. В древненемецком языке имелось крайне незначительное число

основ, образующих множественное число на -ег. В настоящее время большинство

существительных среднего рода образует множественное число указанным

способом, например, Buch 'книга', Bьcher 'книги', Dach 'крыша', Dдcher

'крыши' и т. д. Это произошло потому, что у существительных среднего рода

формы именительного и винительного падежей единственного числа полностью

совпадали с соответствующими формами множественного числа, тогда как у

существительных среднего рода, имеющих во множественном числе суффикс -er

(из -ir), например, lamb 'ягненок', lember 'ягнята', множественное число

было выражено очень четко.

Окончание род. п. мн. ч. -ов в древнерусском языке в начале его

исторического развития было достоянием сравнительно малочисленной группы

так называемых основ на -и, ср., например, сынове 'сыновья'; род. п. мн. ч.

сыновъ. С течением времени это окончание становится очень продуктивным и во

многих случаях вытесняет исконное окончание род. пад. мн. ч. других основ.

Оно начинает присоединяться к таким словам, которые раньше его не имели,

например волк — волков, стол — столов и т. д.

Самая многочисленная группа основ на -o и -jo в древнерусском в силу

фонетических закономерностей в судьбе конечного слога имела нулевую

флексию, и формы родительного падежа множественного числа по звучанию

совпадали с формами именительного и винительного падежей единственного

числа, например, др.-русск. вълкъ 'волк', вин. п. ед. ч. вълкъ 'волка' и

род. п. мн. ч. вълкъ 'волков'. Такое положение, по-видимому, не могло быть

в языке желательным. Надо думать, именно оно послужило причиной того, что в

формах этого падежа ведущая роль принадлежит флексии былых основ на -и(ъ),

и на -i, т. е. -овъ, получившей и другой вариант при присоединении ее к

мягкой основе -евъ и -ей, выступившей частично и в своем книжном,

старославянском варианте -ии22.

Наиболее ярко тенденция к экспрессии проявляется в лексике. Она

выражается в стремлении употреблять наиболее образные слова, нередко

заимствованные из различных профессиональных жаргонов, социально окрашенных

разновидностей речи, различного рода образные выражения, лексические

идиомы, гиперболы и т. д. История словарного состава различных языков

наглядно подтверждает наличие этой тенденции. В современном русском

разговорном языке употреблявшееся еще в начале 20-ых годов слово автомобиль

почти полностью вытеснено словом машина. Возведение частного к общему,

произведенное в целях большей экспрессии, оказалось в разговорной речи

более жизненным. Прежнее слово автомобиль было оттеснено в область

технического языка или официального языка различных деловых документов.

В народной латыни большое распространение получили образования с

уменьшительными суффиксами как более экспрессивные, что нашло

соответствующее отражение в лексике современных романских языков, ср. нар.

лат. soliculum 'солнышко', фр. soleil 'солнце', нар. лат. taurellus

'бычок', фр. taureau 'бык', нар. лат. apicula 'пчелка', фр. abeille

'пчела', нар. лат. avicellus 'птичка', ит. uccello, фр. oiseau 'птица',

нар. лат. auricula 'ушко', исп. oreja, порт. orelha, пров. aurelba, фр.

oreille 'ухо' и т. д. В современных романских языках эти слова уже не имеют

уменьшительного значения.

III. Тенденция к устранению форм, утративших свою исконную функцию.

Наглядной иллюстрацией проявления этой тенденции могут служить случаи

утраты окончаний мужского, женского и среднего рода в некоторых современных

индоевропейских языках. В таких языках, как иранские, армянский и

английский, родовое деление имен существительных перестало существовать. По

этой причине древние показатели мужского, женского и среднего родов

утратились, поскольку они оказались лишенными функции.

Некогда в уральских языках существовал специальный формант -к,

который, как можно предполагать, был показателем будущего времени.

Контаминация форм настоящего и будущего времен привела к тому, что в новую

парадигму проникла, по-видимому, только часть форм с показателем -к,

вследствие чего показатель -в стал технически несовершенным. Кроме того,

появление двух значений у новых временных форм привело к десемантизации

показателя -к. Как показатель будущего времени он вообще стал не нужен. Все

эти причины привели в конце концов к почти полному его исчезновению.

В древнерусском языке некогда существовали четыре прошедших времени —

аорист, имперфект, перфект и плюсквамперфект. Два последних времени были

образованы путем сочетания формы так называемого л-ового причастия с

формами настоящего или будущего времени. Позднее перфект приобрел значение

аориста и имперфекта. Аорист и имперфект исчезли из системы языка как

совершенно ненужные образования. Вместе с приобретением полисемантичности

подвергалась изменениям и структура самого перфекта. Сопровождавшие л-

овое причастия формы вспомогательного глагола 'быть', которые раньше

служили отличительным признаком перфекта, после приобретения последними

новых значений утратили всякий смысл и также исчезли. Присвязочное

причастие становится глагольной формой прошедшего времени, отсюда родовые

различия и отсутствие показателей лица.

Так называемые четвертое и пятое склонения в латинском языке уже в

эпоху существования классической латыни были своего рода балластом.

Четвертое, в которое входили основы на -и, не всегда могло быть отделимо от

второго, а пятое было тесно связано с первым. Позднее они исчезли.

IV. Тенденция к устранению языковых эле ментов, имеющих незначительную

семантическую нагрузку.

Наблюдение показывает, что языковые элементы, имеющие не значительную

функциональную нагрузку, с течением времени выпадают из системы языка.

Редкие фонемы, замечает Эркки Итконен, обладающие малой частотностью,

в процессе развития языка легко сливаются с близкими им фонемами [128,193].

В финно-угорских языках долгие гласные i и и были редкими. По этой

причине во многих языках они смешались с соответствующими краткими гласными

или с более широкими гласными. Из согласных такой же редкой фонемой в

уральских языках была фонема д (межзубное d), исчезнувшая почти во всех

современных уральских языках. Незначительная функциональная нагрузка фонемы

у (ы) в славянских языках очевидно явилась основной причиной ее

исчезновения в южно-славянских и чешском языках. Согласный з в тюркских

языках обладает очень незначительной фонематической нагрузкой. В чувашском

и турецком языках эта фонема исчезла полностью. Так называемое прошедшее

длительное в мордовских языках типа эрзя-морд. молилинь 'я шел', эрзя-морд.

и мокша-морд. сокалинь 'я пахал' и т. д. употребляется довольно редко. В

современном мокша-мордовском языке оно почти полностью вышло из

употребления.

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникативной пригодности

Необходимость сохранения языка в состоянии коммуникативной пригодности

имеет двухстороннюю направленность. С одной стороны, она является

источником сопротивления какому бы то ни было изменению языка, с другой

стороны, в ряде случаев она вызывает стремление к компенсации утраченных

языковых средств. Компенсация утраченных средств может рассматриваться как

особый тип исторических изменений.

В специальной лингвистической литературе довольно часто встречается

определение языка как исторически изменяющегося явления. Некоторые

лингвисты даже считают методологически неприемлемым изучение языка в чисто

синхронном плане, утверждая при этом, что язык все время находится в

состоянии непрерывного изменения, и результаты этого изменения нельзя

сбрасывать со счета. На самом же деле язык не только исторически

изменяется. Он одновременно оказывает сопротивление какому бы то ни было

изменению, стремится сохранить существующее в данный момент состояние. Эта

тенденция не представляет чего-либо странного и необычного. Она порождается

самой функцией общения. Говорящий на том или ином языке заинтересован в

том, чтобы окружающие его поняли. Всякое внезапное и быстрое изменение

языка несет в себе опасность превращения его в недостаточно удобное и

пригодное средство общения и, наоборот, стремление сохранить систему

привычных и коммуникативно отработанных языковых средств общения

предохраняет язык от этой опасности. Поэтому в каждом языке существует

тенденция к сохранению существующего состояния до тех пор, пока какая-

нибудь сила не преодолевает это естественное сопротивление. Сопротивление

оказывает каждое слово и каждая форма. В различных языках можно встретить

много различных «неудобств», и тем не менее они не устраняются.

В процессе исторического изменения языка отдельные элементы языковой

системы, характеризовавшие его прежнее состояние, могут утрачиваться.

Некоторые элементы после утраты вновь не возобновляются или возобновляются

после истечения довольно значительных промежутков времени. Так, например,

старые словоформы славянского дуалиса были переосмыслены в русском языке

как формы род. п. ед. числа (шага, брата) в атрибутивных сочетаниях.

Исчезнувшие во многих уральских языках формы двойственного числа в системе

спряжения глагола вновь не восстанавливались. Не возобновляется утраченная

в некоторых индоевропейских языках грамматическая категория рода. В финно-

угорских языках наблюдается сокращение большого количества суффиксов

многократного действия, типичное для уральского языка-основы. Случаи

восстановления этих потерь не наблюдаются.

Эти факты, очевидно, свидетельствуют о том, что утраченные языковые

элементы не являются в достаточной степени коммуникативно необходимыми. В

то же время утрата языковых элементов другого типа всегда связана с

появлением новых языковых средств, их компенсирующих.

Из истории различных языков известны случаи, когда утрачивались формы

местных падежей, выражавшие различные локальные отношения. На их месте

возникают или послеложные или предложные конструкции, или новые флективные

падежи. Так, например, в марийском языке исчез некогда существовавший в нем

аблатив на -и. Значение удаления от предмета стало выражаться

конструкцией с послелогом gqи, например, ola gqи 'из города'. Аналогичное

явление имело место в латинском языке, в котором древний аблатив также

исчез, а его функции взяли на себя предложные конструкции с предлогом de,

например, др.-лат. populфd 'от народа', в более поздний период — de populф.

В древних тюркских языках существовал особый падеж инструктив, имевший

значение творительного и совместного падежей. После его исчезновения эти

значения стали передаваться специальными конструкциями. В новогреческом

языке исчез дательный падеж, различающийся в древнегреческом языке. Функции

исчезнувшего дательного падежа стали выражаться предложной конструкцией с

предлогом s (из древнего eis), ср. др.-греч. tщ ўnfrиpJ 'человеку', н.-

греч. stХn ¤nfrwpo.

В тюркских языках когда-то был специальный творительный падеж на -уп.

После его утраты выражаемые им отношения стали выражаться аналитическими

предложными конструкциями. Утрата во многих индоевропейских языках древнего

родительного падежа вызвала возникновение новых языковых средств, его

заменяющих.

Компенсация свидетельствует о том, что утраченные элементы были

коммуникативно необходимыми.

Внутренние языковые изменения и процессы, не связанные с действием

определенных тенденций

Помимо целенаправленных тенденций и их различных конкретных

проявлений, во внутренней сфере языка наблюдаются процессы и изменения, не

имеющие определенной направленности. К этой категории относятся такие

явления, как влияние формы одного слова на форму другого слова,

контаминация форм и слов, переосмысление значений слов и форм, превращение

знаменательных слов в аффиксы, спонтанные звуковые изменения, возникновение

новых способов языкового выражения и т. д. Процессы подобного рода

происходят в различных языках постоянно, но их очень трудно квалифицировать

как проявление какой-либо определенной целенаправленной тенденции. Мы не

можем сказать, что в языке существует постоянная тенденция к превращению

знаменательных слов в суффиксы или образованию контаминированных форм, или

созданию новых способов выражения. Эти явления имеют место, но они

совершаются случайно. Их довольно много, в целях экономии места мы

постараемся охарактеризовать только наиболее часто встречающиеся.

I. Влияние формы одного слова на форму другого слова.

В различных языках наблюдаются случаи влияния формы одного слова на

форму другого слова.

Так, например, в чувашском языке существует слово pьrne 'палец'.

Соответствием этого слова в родственных тюркских языках является слово

barmaq, ср. тат. и башк. barmaq, тур. parmak 'палец'. Однако чув. pьrne

'палец' не может быть выведено из barmaq, т. к. первоначальное barmaq

должно было бы дать в чувашском языке pьrma. Отсюда можно сделать вывод,

что совр. чув. pьrne возникло в результате влияния формы какого-то другого

слова, может быть слова, обозначающего какую-то часть, или принадлежность

пальца. Действительно, чувашское название ногтя иqrne, которому в ряде

тюркских языков соответствует tyrnaq, в известной мере напоминает по форме

чув. pьrne 'палец'. Весьма вероятно, что форма слова иqrne 'ноготь'

повлияла на некогда существовавшее в чувашском языке слово purma 'палец',

которое приобрело новую форму pьrna. Но ведь и само слово иqrne не может

быть выведено из первоначального tyrnaq 'ноготь', которое могло бы дать в

чувашском языке только tq?rna. Остается искать какое-то другое слово, в

результате влияния которого некогда существовавшее в чувашском языке слово

tq?rna могло преобразоваться в иqrne. Оказывается, что причиной такого

преобразования послужил чувашский глагол иqr- 'сдирать, царапать'.

Такого рода влияния особенно характерны для слов, часто

употребляющихся в едином контексте, например, для числительных. Так,

начальное d в русском девять возникло не из исторического п (ср. др.-инд.

navam, совр. перс. nav, лат. novem, готск. nium 'девять'), а при

антиципации, т. е. под влиянием следующего за ним десять (ср. также нем.

zwei 'два' вместо zwo при последующем drei). Напротив, при ретардации, т.

е. под влиянием предшествующего числительного, имеем чанское иxovro

'девять' (( иxoro при ovro 'восемь') и ?ommonte 'восемь' языка тигринья ((

?ammantй при ?o'attт 'семь')23.

II. Контаминация. В результате влияния одного слова на другое может

возникнуть форма, содержащая признаки обоих слов, ср., например, русский

просторечный глагол загинать = загибать, в котором сказалось влияние форм

гнуть и загибать, или нeм. диaл. Erdtoffel 'кapтoфeль' из Kartoffel и

Erdapfel, нeм. Gemдldniss 'полотно', 'картина' из Gemдlde 'картина' и

Bildnis 'изображение'24. Наблюдаются также случаи контаминации в одной

грамматической форме признаков разных грамматических форм.

Формы аориста страдательного залога в современном греческом языке типа

lЭ?hka 'я был развязан', lЭ?hkej 'ты был развязан', lЭ?hke 'он был

развязан' возникли в результате контаминации разных форм, первая его

составная часть ?h является показателем древнегреческого аориста

страдательного залога, ср., др.-гр. ™-paideЭ-?h-n 'я был воспитан'.

Второй составной элемент ka-ke служил в древнегреческом языке показателем

перфекта, ср. др.-гр. 'я воспитал', pe-pa…deukaz 'ты воспитал' и т. д.

III. Объединение разных по происхождению форм по принципу единства их

значения. В различных языках встречаются случаи объединения водной

парадигме форм разного происхождения. В основе образования

парадигматических единств, содержащих элементы различного происхождения,

лежит придание этим элементам какого-нибудь объединяющего — их значения.

При этом, по всей видимости, происходит или абстракция от их внешнего

облика или превращение каждого элемента в самостоятельную словоформу. Можно

выделить два наиболее типичных случая: 1) придание общего значения основам

различного происхождения и 2) придание общего значения формативам

различного происхождения.

Ярким примером первого случая могут служить парадигмы спряжения

немецкого глагола sein 'быть' в настоящем времени и имперфекте.

Настоящее время

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. ich bin 'я есмь' wir sind

2 л. du bist и т. д. ihr seid

3 л. er ist sie sind

Имперфект

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. ich war 'я был' wir waren

2 л. du warst и т. д. ihr wart

3 л. еr war sie waren

Формы, начинающиеся с b, образованы от индоевропейского корня *bhы —

ср. русск. 'быть', лит. buti, лат. fu-i 'я был', греч. fЭw 'расти',

'произрастать', др.-инд. bhavami 'быть', перс. budan и т. д. Формы ist,

sind, seid, sind образованы от индоевропейского корня es, выступающего в

разных степенях аблаута. Этот корень тоже имеет параллели в других

индоевропейских языках, ср. лат. es-se 'быть', греч. ™s-ti 'он есть', др.-

инд. as-mi 'я есть' и т. д. В немецких формах sind, seid, sind этот корень

представлен в так называемой нулевой ступени аблаута. Форма 2-го л. ед. ч.

наст. врем. bist возникла в результате контаминации двух корней bhы и es.

Наконец, формы имперфекта, содержащие элемент w, образованы от сильного

глагола wesan 'быть'. В современном немецком языке этот глагол не

употребляется. Можно предполагать, что когда-то все эти три корня имели

разное значение, но позднее значение у них стало общим, что и

послужило причиной объединения их в одной парадигме.

Формативы разного происхождения тоже могут быть объединены единством

значения.

В латинском языке существовала особая система личных окончаний перфекта,

которая была представлена в следующем виде.

Ед. ч. Мн. ч.

1 л. -о -imus

2 л. -isti -istis

3 л. -it -зrunt

Состав этих личных окончаний, если их рассматривать с исторической

точки зрения, является довольно пестрым. Окончание 1-го л. ед. ч. -о

восходит к медиальному перфектному окончанию -ai, которое в латинском языке

через промежуточную ступень -ei превращалось в -о; личное окончание 2-го л.

ед. ч. -isti содержит примету особого аориста -is. Второй составной элемент

-ti, восходящий к -tai, -tei, возник в результате осложнения древнего

перфектного окончания -tha элементом -i-. Окончание 3-го л. ед. ч. -it

восходит к -ed, ср. оск. deded 'он дал'. Возможно, -ed включает перфектное

окончание 3-го л. ед. числа -е, ср. греч. o?de 'он знает', к которому

присоединено вторичное личное окончание 3-го л. ед. ч. Окончание 1-го л.

мн. ч. -imus содержит обычное окончание -mus, встречающееся в настоящем

времени и в имперфекте. Окончание 2-го л. мн. ч. -istis содержит показатель

аориста -is и обычное окончание 2-го л. мн. ч. -tis, окончание 3-го л.

-зrunt содержит то же самое -is, видоизменившееся в -зr, и обычное личное

окончание -unt, проникшее из системы настоящего времени.

Все эти исторические разнородные образования были наделены одной

функцией — выражать принадлежность результата действия определенному лицу.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81